По пути в бессмертие
Шрифт:
Шаляпин. Дурак был.
Рахманинов. И я дурак был. Только сейчас и понял, какая это великая страна.
Шаляпин. А все-таки это мученье — быть русским… Мученье и счастье… Слушай, мужичонка тот, Белов, он жив?
Рахманинов. Его еще в революцию пришибли. Я тебе рассказывал.
Шаляпин. А этот — глаз разбойничий — Иван, что ли?
Рахманинов. Не знаю.
Шаляпин. И Марины нет. Посчитать, значит, нас мало осталось в живых. Это ты прав, Сережа, — из Европы
Рахманинов. А ты?
Шаляпин. А мне все равно. (Наливает еще рюмку.) Странная штука — смерть. Непонятная. Я хочу, чтобы ты еще пожил, за меня… У тебя была нянька, Феона, помнишь?.. Как там, у тебя в Ивановке, было весело… Этого не будет уже никогда… (Оборачивается к окну и напевает романс Рахманинова «Сирень».)
…Поутру, на заре По росистой траве Я пойду свежим утром дышать…Шаляпин поет. Рахманинов откинулся в кресле, рассматривает свои руки. Пение прерывается.
Шаляпин. Что-то мне худо. Крикни прислугу, а сам уходи. Лизаться не будем. Я тебя очень любил…
Рахманинов, склонив голову, выходит.
Закрыв за собой дверь, Рахманинов, сдерживая рыдания, прислоняется к стене. Из-за дверей приглушенно доносится пение.
Шаляпин.
На зеленых листах, На душистых кустах Мое бедное счастье живет…Рахманинов выходит на улицу. Пронзительные крики газетчиков: «Немецкие войска оккупировали Австрию!»
Немецкие войска пересекают границу Австрии. Колонны солдат маршируют по улицам Вены. Тысячи людей. В экстазе тянут руки в нацистском приветствии.
Садовник-швейцарец с неизменной трубкой в зубах выкапывает куст сирени. Возле него томится Рахманинов.
Рахманинов. Ради Бога, не повредите корней!
Садовник.Не беспокойтесь, герр Рахманинов.
Рахманинов. Сирень — очень капризное растение. Если повредить корни… Дайте-ка, я сам!
Он отбирает лопату у садовника и продолжает выкапывать куст. Садовник обиженно сопит, стоит рядом, попыхивая трубкой.
Сильно постаревшая нянька Пелагея кормит шестилетнего Сашу — сына Татьяны. Наталья укладывает серебро во фланелевые чехлы. Входит Татьяна с пачкой бумаг. Она повзрослела, превратилась в зрелую молодую женщину.
Татьяна. Мама, куда переписку класть?
Наталья.Сундук стоит в студии..
Мальчик капризничает, не хочет есть кашу.
Татьяна(няне). Пелагея, я же тебе говорила, не клади столько масла в кашу.
Пелагея.Кашу маслом не испортишь.
Наталья подходит к Тане.
Наталья.Ну, что ты решила?
Татьяна. Да, мы остаемся в Европе. Я не брошу мужа.
Наталья.Но ведь его же призывают в армию! Подумай о маленьком. (Кивает в сторону ребенка.)
Татьяна.Мама, скажи, а ты бросила бы папу?
Наталья не отвечает.
Татьяна (продолжает). Я понимаю, ужасно больно, но по-другому я поступить не могу. Я сама поговорю с папой.
Рахманинов продолжает выкапывать куст, бережно очищая корни от земли. Подходит Татьяна. Ее лицо взволнованно.
Рахманинов. Видишь, мы почти уже закончили.
Татьяна.Папа, мы не едем с вами. Мы уезжаем во Францию.
Рахманинов бросает взгляд на дочь, возобновляет работу.
Татьяна. Мне это тоже очень больно, но я не покину мужа, пусть война, пусть катастрофа.
Рахманинов. Когда-то очень давно, когда ты была еще ребенком, в горестную для всех нас минуту ты сказала: «Нас утешает то, что мы все так сильно любим друг друга». Помнишь?
Татьяна. Нет.
Рахманинов. А я помню… Иди скажи маме, что через полчаса я буду готов.
Татьяна не двигается, смотрит на отца. Рахманинов распрямляется от куста, смотрит ей в глаза.
Рахманинов. Только на старости лет понимаешь, что жизнь — это затянувшееся прощание…
Автомобиль стоит у подъезда. Рахманинов прощается с дочерью и внуком. Здесь же старая Пелагея, садовник и челядь.
Рахманинов(сухо смеется). Ну что ж, прощайте. Я всю жизнь был бездомным странствующим музыкантом.
Он оглядывает дом, неожиданно отворачивается и отходит в тень дуба. Все смотрят на него.
Рахманинов. Надо бы подсадить роз на дальнюю клумбу.
Садовник(кланяется). Будет сделано.
Таня(сыну). Пойди поцелуй дедушку.
Мальчик бежит к Рахманинову, дергает его за рукав.
Саша. Дедушка! Дай я тебя поцелую!
Рахманинов не выдерживает, подхватывает внука на руки, крестит и, прижав к себе, шепчет.