По пути в бессмертие
Шрифт:
У подъезда виллы стоит легковой автомобиль. Шофер выносит небольшой потрепанный баульчик, укладывает в багажник. Выходят Марина, одетая по-дорожному, и вся семья Рахманиновых.
Марина(непривычно твердым голосом). Мы простимся здесь. На вокзал никто не поедет.
Наталья.Ты с ума сошла! Мы должны тебя проводить.
Марина. Мне так легче будет.
Таня(со слезами). Марина,
Ирина. Мариночка, мы тебя обязательно должны посадить в поезд.
Марина(настойчиво). Мне так легче будет… (Пауза.) Не хотела вам говорить, да, видно, придется — мне ведь недолго жить осталось.
Марина оглядывает всех сухими горящими глазами.
Марина(продолжает). Нездоровая я. Совсем больная. Так что не перечьте мне, ради Бога. Я знаю, что делаю.
Она поочередно целует всех, пристально посмотрев каждому в глаза. Ирина и Таня начинают всхлипывать.
Наталья(потрясенно). Почему же ты раньше…
Рахманинов беспомощно смотрит на жену, потом на Марину.
Таня(рыдая). Мама, ну уговорите же ее!..
Марина. Не надо. Давайте простимся весело.
Она садится в машину.
Марина(продолжает). Вам понравилась моя песенка. (Она запевает.)
Мы на лодочке катались Золотисто-золотой…(Оборачивается к шоферу.) Поехали!
…Не гребли, а целовались, Не качай, брат, головой…Машина трогается, и чистый голос Марины, удаляясь, доносится до неподвижно стоящих во дворе Рахманиновых.
Рахманинов и Наталья одни в студии, без огней.
Рахманинов. Вот и все. Жизнь — это сплошная цепь потерь.
Наталья.Ты помнишь слова Гёте: «То, что отнимает жизнь, — возвращает музыка»?.. К тебе вернулась музыка, Сережа.
Рахманинов стоит у окна, камера приближается к его лицу — о чем он думает сейчас, что вспоминает?..
Колокольня ивановской церкви стоит на бугре, над самым оврагом.
Наверху, на звоннице, трудятся Иван, сторож Герасим и юный пионер в красном галстуке — Павлик. Они снимают малый колокол с перекладины. Павлик залез на балку и топором рубит толстые пеньковые веревки. Иван и Герасим ждут. Последняя жила веревки лопается, колокол падает, Иван и Герасим тащат его к ограде звонницы, затем раскачивают и швыряют вниз.
Иван(кричит). Эй, робя, принимай!..
Снизу за полетом колокола следят два сельских активиста. Один в сапогах, другой — босой. Колокол с жалобным звоном ударяется о землю. Активисты подбегают и за обрывки веревок тащат его к куче металлолома, у которого оборудован щит с лозунгом: «ДАДИМ МЕТАЛЛ РОДНОЙ СТРАНЕ!».
Иван(отирая пот). Теперь пора за «деда» браться.
Он глядит на самый большой колокол, который загодя уже снят и стоит на катках — бревнах, по которым его можно будет подкатить к проему, выломанному в ограде звонницы. Герасим плюет на руки, подсовывает металлический лом под край колокола, с натугой наваливается.
Иван. Погоди, Герасим! Надорвешься один-то.
Герасим не отвечает, продолжает напирать, жилы на его шее набухают, глаза наливаются кровью, но колокол с места не сдвигается.
Иван. Да погоди, говорю!
Лом срывается с упора, и Герасим, подвернув руку, летит лбом прямо в тяжелую медь колокола. Иван и Павлик бросаются к нему.
Иван. Ты живой?
Герасим. Стукнулся маленько.
Иван. Усердствуешь больно, так и помереть можешь.
Герасим. А и хорошо. За социализм и помереть не жалко.
Он обматывает окровавленную руку тряпицей, поднимается.
Герасим. С другой стороны надо зайти.
Иван. Погоди, Герасим, нам одним его не спихнуть.
Павлик. Гляди, дядя Иван, сюда народ прет!
Иван и Герасим оглядываются.
К церкви снизу по оврагу движется толпа, напоминающая крестный ход. Впереди — знакомый нам священник, отец Николай, несколько человек с иконами, а за ними — старики и старухи, немало мужиков спелых лет. Сбоку кочевряжится калека — юродивый на деревяшках.
Иван. Сказал же попу, чтоб тихо сидел, так нет!
Иван кидается к лестнице, кубарем скатывается вниз. Герасим и Павлик — за ним.
Иван глядит на кучу металла. Подбегают Герасим и Павлик.
Иван. Неужто больше никто ничего не принес?
Босой активист. Баба Дуня ложку принесла, серебряную.
Он вытаскивает из кармана штанов ложку.