По рукам и ногам

– Нет, – выдохнула ему в губы, тут же касаясь их, тоже потрескавшихся от жары, знакомых, родных. – Кэри.

Лифт звякнул и остановился на пять этажей ниже, чем нужно было, чтобы впустить мужчину средних лет в местной форме. И снова отскочили в разные углы, будто незнакомы.

Но воздух между нами потрескивал от напряжения. Дышалось тяжело. Даже на ногах стоялось тяжело. У масок сдержанности, выбранных на сегодняшний вечер, на глазах истекал срок годности.

Длинный коридор гостиницы с автоматическими приглушенными лампами по стенам, красивая резная дверь комнаты на одного, дымка и духота, из-за которой приходилось дышать через полуоткрытый рот.

Я удовлетворенно прислонилась спиной к запертой двери с пьяненькой улыбочкой. Вот теперь можно дать волю тому, что не находит места в моей груди. Это все еще та бестолковая нежность без адресата, готовая выплеснуться на первого, кто подвернется под руку.

Я первая же обняла своего Ланкмиллера, гладила, целовала. На кровать мы попросту свалились, а не как это грациозно бывает в каком-нибудь романтичном фильме. И было плевать.

– Роуз, – я краем глаза заметила добродушную усмешку на его лице.

– Молчи, пожалуйста, – потребовала, прикрывая глаза, – если ты хоть что-нибудь скажешь, я уйду.

– Будешь теперь шантажировать меня этим? – Ланкмиллер сверкнул глазами.

– Поцелуй лучше.

– Хорошо.

И это было столь же мучительно, сколь и блаженно.

Комментарий к

С завершающими главками тяжело, особенно в плане эмоционального накала и давления.

/нет, это снова не последняя часть/

/нет, это не растянется в Санта-бабару/

/упс, уже растянулось/

/ну, всего пара глав осталось, сцепим же зубы/

========== Часть 112 ==========

Так продолжалось ещё какое-то время. Каждый раз по одной и той же схеме: он звонит – я срываюсь, где бы ни была. Курсы, прогулка по кафе, чаепитие с соседями. Всё равно ни о чём другом думать было невозможно, сознание сразу же заботливо обволакивало дурацкой дымкой, и мелкая моторика шла к чёрту из-за подрагивающих пальцев. А дальше – приятная тяжесть, чужие губы, сбитый шепот и мятые простыни. Последние, кстати, присутствовали не всегда. Иногда мы ограничивались машиной, туалетами дорогих ресторанов или просто безлюдным закоулком глубокой ночью. Такого разнообразия мы не практиковали даже в мои невольничьи времена. Но сейчас с этим было проще, появилось чувство контроля. Хотя на деле-то…

И заканчивалось всё каждый раз тоже одинаково. Мы расходились, почти не говоря друг другу ни слова.

А после наступала шершавая досада, такая, что горло дерёт. Чувство пустоты, которое призваны были заглушить эти встречи, после них обострялось настолько, что больно было дышать, раскрывалось в груди огромной чёрной пропастью и цвело, цвело.

Я сидела за столом с включенной лампой до самого утра, пока за шторы не начинал осторожно пробираться рассвет. Потом весь день с ног валилась от усталости.

Иногда мы долго говорили во время таких встреч. Я рассказывала о курсах, о соседях и о полуденной жаре.

А Кэри – Кэри очень много говорил об Элен. И это было понятнее и больнее всего.

Я очень старалась скрыть от посторонних глаз все безобразие, что творилось внутри, но уже забыла то время, когда у меня хоть что-нибудь получалось нормально. Возможно, его и не было. Да и контактов с окружающим миром не перекроешь.

Вот, например, курсы были ужасно полезным делом, но всего необходимого, конечно, дать не могли. Поэтому готовке меня обучала Миранда. Взамен я драила закопчённый кафель над плитой. Занятие бесполезное, но Миру радовало.

После очередной бессонной ночи я третье яйцо мимо сковородки отправила, и моя учительница негодующее всплеснула руками.

– Что ж это такое делается?

– Прости, я… мыслями далеко.

– Не нравишься ты мне, – серьёзно сощурилась девушка. – Будешь так чахнуть на глазах, перестану пускать после полуночи. Чай, пару ночек погуляешь и образумишься. Сразу наведешь порядок со своими этими сердечными делами.

Я неловко отмалчивалась, не сообщая, что уже и без её помощи «пару ночек» бестолково бродила по улицам, пытаясь успокоиться. Скрывать то, что дела именно сердечные, смысла не было. Засосы и укусы жарко было скрывать даже под самым легким платком. Я пряталась в комнате, просила Ланкмиллера не усердствовать, но в итоге ни то, ни другое не помогало, и я очень ждала, когда в столицу наконец придёт похолодание.

– Чего тут сложного, – рассуждала Мира. – Есть любовь – надо держаться. Нет – так побереги душу.

– Я думаю, он мне дорог, но не как спутник по жизни, – скорлупа крошилась в руках. – Как человек.

– С «как человеком» ночью постель не вспахивают, – категорично заявила хозяйка и тут же сменила тон на более мягкий. – Чего ты хочешь? Ответь себе на вопрос, чего ты хочешь. И всё встанет на свои места.

Это правильно, что она меня ругает. Меня, безвольную и дурную, которой пора давно уже брать себя в руки и принимать решения. Я здорово запуталась. Мне нужен был кто-то близкий. Очень нужен был. В груди словно рана сквозная, и я искала лихорадочно, чем бы ее заполнить. Но это не то, что называют любовью.

С другой стороны, я и за Кэри переживала в каком-то смысле. Если он останется один, вполне вероятно, снова уйдет в свои пучины отчаяния.

Но боюсь, вытянуть его не в моих силах. Мне бы самой не утонуть.

Пахло искусственной хвоей. Я не то чтобы вздыхала, скорее с силой выталкивала воздух из лёгких, тиская в руках телефонную трубку, снова и снова повторяя про себя слова Миранды.

«Надо уметь отказываться от людей».

Над городом нависли тучи, но легче от этого не стало. Парило жутко. Всё вокруг словно задыхалось. И я тоже от отсутствия кислорода едва стояла на ногах. Язык в наждачную бумагу превратился. Мы были в номере очередной гостиницы, но и здесь, как по проклятию, после дней непрерывной работы, сломался кондиционер. Я застегивала молнию на платье и старательно прятала взгляд, но всё равно – говорила.

– Это жутко неправильно, Кэри, и я бы не хотела так продолжать. Ни к чему всё равно не придем. Нам обоим нужно время. Мне – чтобы разобраться. Тебе – чтобы жить начать.

– Как скажешь, – бесцветным голосом ответил Ланкмиллер.

Он без движения сидел на кровати и смотрел в стену перед собой.

Я, не прощаясь, прикрыла за собой дверь.

Одна за одной тяжелые капли ударили по подоконнику, а через минуту на город обрушился долгожданный ливень.

Было немного больно, но через боль перешагивать стало привычным. Теперь не острыми вспышками после каждой встречи, а звуком задетой струны. Ровным и постепенно утихающим. Особенно, если не думать. Иной вечер невыносимо, но к утру становилось полегче.

Миранда, вообще, оказалась права. Не цепляться за прошлое тяжело, но так вышло гораздо проще и понятней.

Если бы оно ещё за меня не цеплялось.

В один из вечеров по пути с курсов меня сорвал телефонный звонок. Я поколебалась пару секунд, прежде чем ответить, но уже тогда появилось смутное предчувствие, заставившее-таки выжать кнопку приема. Но это был не Кэри – Алисия.

Однако сквозь её рыдания мне удалось только разобрать самую суть, стребовать адрес и тут же взять такси. Что-то там про больницу, про Кэри, про «все очень плохо» и «приезжай, пожалуйста». Не знаю, зачем я ехала по полученному адресу, почему мне было так плохо, что липкими волнами накатывала дурнота. Может, потому что не знала, насколько в самом деле всё плохо, может, потому что мы так нехорошо расстались в прошлый раз. В жизни каждого человека есть поступки, которые он не в силах объяснить, и иногда лучше этого не делать.