По следам невыученных уроков

Выходила я из их дома в странном воодушевлении. Мы с Глебом даже умудрились немного позаниматься, в конце по обоюдному молчаливому согласию сделав вид, что не было между нами никакого разговора не по теме.

На улице всё ещё светило солнце, уже начавшее своё движение в сторону горизонта. Я невольно улыбнулась, решив, что не всё так плохо в моей жизни. И пусть дети и работа не совсем то, о чём сейчас страдала моя девичья душа, но ведь это не означало, что они менее важны? Моё отношение к ученикам теперь принимало совершенно новый оттенок. Знания - это, конечно хорошо, но далеко не самое главное, что можно им дать. Точно так же, как и прилежность на уроках, оценки и выполнение домашних заданий ещё ничего не значат. Потому что самое важное в этом мире - человечность - явно зарождалась где-то между строк.

Мы все были неидеальны: со своими проблемами, загонами, страхами, шероховатостями и ошибками. Но умение творить чудеса жило в каждом и имело множество проявлений: разглядеть в уличном воришке мальчишку, нуждающегося в помощи; полезть в фонтан для того чтобы отстаивать свои идеалы; суметь признать свои ошибки вопреки чувству стыда; не пройти мимо заплаканной учительницы; поделиться своей курткой прохладным вечером; впустить в свой дом незнакомого человека… У доброты, как и у любви, было много языков, но в основе всего этого лежало одно - небезразличие.

Неужели это был самый главный урок, который мне предстояло вынести по окончанию этого лета?

А на следующий день у меня будто бы включились мозги. Я резко подскочила на кровати, жадно вдыхая воздух, как если бы меня морской волной выбросило на берег. Филька, сидевший рядом своей жопкой на Пашкиной подушке и открывший было рот, чтобы истошно потребовать свой завтрак, захлопнул от удивления пасть и в недоумении уставился на меня, позабыв, что, собственно, хотел.

– Кушать, - почти завопила я, подхватив кота под мышку и скачками полетев на кухню.

В последние дни я почти ничего не ела и сейчас ощущала зверский голод. Навалив коту целую миску корма, я сама выгребла из холодильника всё, что не требовало особых приготовлений, и с аппетитом накинулась на йогурт с бутербродами.

До выхода на работу ещё оставалось время, и я развалилась на неубранной постели. В голове беспрестанно крутился наш последний разговор с Пашкой, давая мне возможность обдумать всё случившееся на свежую голову и без лишних эмоций. Я не остыла, но вдруг все события прошедшей недели стали проявляться в новом свете.

И главным выводом всех рассуждений явилось решение обязательно попробовать поговорить с Пашей. На что мне ещё только предстояло отважиться.

***

Несмотря на такой бурный подъём с утра, дальше день шёл своим чередом. Отработала до обеда в школе, после чего привычно понеслась по ученикам, мысленно перебирая варианты, как лучше всего будет связаться с Пашкой. Я откровенно трусила, боясь, что всё было упущено и утеряно окончательно. Пальцы без перерыва крутили в руках трубку, то набирая, то стирая текст сообщения. В итоге от паники меня спасло только то, что я добралась до дома, где жила Соня с её не в меру эксцентричной матерью. Дав себе торжественную клятву, что обязательно всё сделаю после занятия, нажала на кнопку домофона.

Открыла мне Соня.

Обычно тихий и скромный ребёнок, девочка выглядела сегодня совсем уж печальной, бледной и подавленной, что прорывалось даже сквозь улыбку, которая нарисовалась на детском личике при моём появлении.

– Сонь, а мама где?

– Спит, - замялась девочка, невольно подводя меня к ненужным мыслям. Пришлось себя одёрнуть, запрещая лезть не в своё дело.

В квартире было тихо, и в детскую мы прошествовали также беззвучно, где я расположилась на своём обычном месте у стола, извлекая из рюкзака нужные принадлежности. Поверх учебников легла огромная плитка шоколада, при виде которой Сонькины глаза аж округлились.

– Сделаем всё быстро, и получишь свой приз, - улыбнулась, решив на этот раз не прятаться от Сониной мамы и действовать в открытую, ничего плохого я не делала.

Но вместо воодушевления, с которым девочка обычно приступала к занятиям, на её лице вдруг появилось смущение, она замялась и тихо попросила, грустно повесив нос:

– А можно мне сейчас кусочек?

Клянусь, именно в этот момент мне удалось расслышать урчание желудка - и совсем не моего. Нехорошая догадка напрашивалась сама собой.

– Сонь, а когда ты кушала в последний раз?

Вопрос пришёлся к месту, потому что бледное личико тут же залилось краской стыда.

– Вчера, - едва слышно выдохнул ребёнок.

– Таааак, - напряглась я.
– Тогда ещё раз. Соня, где мама и чем она занята?

Она пару раз переступила с ноги на ногу, рассматривая свои носки как самое захватывающее в мире зрелище.

– У мамы депрессия. Её жених испанский бросил.

– Ох… фигеть, - вырвалось у меня. Соображать приходилось быстро и судорожно.

Я извлекла из кошелька пару купюр и протянула их девочке.

– А сбегай в магазин, м? Купи хлеб, молоко и эээ… сосисок.

– Ксения Игоревна…

– В магазин, - скомандовала я и чуть ли не выставила Соньку за порог, ибо во мне уже вовсю полыхало желание действовать.

Как и обещала Соня, её мать нашлась у себя в комнате, лежащая на кровати, лицом к стене. Я даже зубами заскрежетала, чувствуя, как злость закипает внутри меня. Женщина выглядела действительно хреново: всклокоченные во все стороны волосы, опухшие глаза и красный нос. Разница с её обычным видом была столь разительная, что я невольно поверила в депрессию, но женщину от моего праведного гнева это не спасло.

Она переполошённо подскочила на кровати, правда, ровно после того, как я с чувством дёрнула её за ногу в попытке стащить с постели.

Реакция была феноменальная.

– Что вы себе позволяете?!
– завизжала потрёпанная горечью расставания мамашка.

– А то и позволяю!
– огрызнулась, пытаясь схватить её за вторую ногу, чтобы тащить удобней было, но женщина всё-таки извернулась и, отбрыкнувшись от меня, подскочила на ноги.

– Я сейчас полицию вызову! Убирайтесь из моего дома!

– Замечательно, звоните и попросите их прихватить с собой ещё и органы опеки.

Она напряглась, уставившись на меня своими зарёванными глазами.

– Идиотка!
– взорвалась я, ткнув пальцем в когда-то идеально ухоженное лицо.
– У тебя дочь второй день голодает, пока ты тут убиваешься из-за кого-то мужика!

Про мужика я, видимо, напомнила зря, потому что моя собеседница вдруг погрустнела и осела на кровать, собираясь разреветься вновь.

– Как оооон мооог, - затянула она, начиная истерику, но разойтись я ей не дала, залепив хорошую оплеуху.