По слову Блистательного Дома

Все свои сентенции кавалер излагал, меряя в возбуждении территорию гостиной широкими такими шагами. Наконец остановился, обвел помещение взором и, обнаружив свободное кресло, вбил в него свой поджарый зад.

Мы сразу поняли, что разговор будет серьезный. И не ошиблись. Глянув на нас совершенно победительно, кавалер сообщил сногсшибательное известие.

— Вы все приглашены на большой прием господина нашего лорда Шарм'Ат. А вас, достопочтенный Тивас, господин наш лорд Шарм'Ат весьма настоятельно просит прибыть к нему немедленно.

Так что после отъезда деятельной парочки мы целиком посвятили себя хлопотам по подготовке к завтрашнему дню. Хотя, в общем-то, особой нервотрепки и не было. Все уже догадались, о чем это я? Вы совершенно правы. Не знаю уж, как Баргул пробил кредит у подземных жителей, но факт остается фактом. Доспехи из шкуры огнистого змея он припер на всех. Унго и Эдгар, успевшие оценить прелести моего доспеха, были очень довольны, а вот Граик, брезгливо наморщив свой аристократичный нос, посетовал на излишнюю простоту доспеха. Что навело меня на шикарную мысль. Добытая из торока одежка, та самая, в которой я, по мнению своих свежеобретенных родственников, должен был предстать при дворе, брезгливое выражение не только стерла, более того, сделала лицо его еще более аристократичнее. Ну, в смысле, длиннее. Челюсть-то отвалилась. Не совсем. Но надолго.

В это вот блистающее каменьями великолепие мы Граика и обрядили. Хотя, честно сказать, он посопротивлялся. Недолго, правда.

Кавалер Горацио конт Флери

— Почему ты так часто плачешь?

— Не знаю.

— Так странно, никогда не думал, что ты можешь плакать.

— Я тоже не думала.

— И не думай. Осталось всего два дня. Даже меньше.

— Я знаю.

— Ты так ценишь свободу?

— Наверное.

— Перестань дуться. Через два дня прием. Мой отец попросит у твоего согласия на свадьбу. И все.

— И все.

— Да что ты дуешься? У нас так принято, что сговариваются вожди.

— У нас тоже.

— Чудная ты какая-то сегодня.

— Да нет. Просто грустно.

— Отчего?

— Не знаю.

— Иди лучше ко мне.

— Нет, подожди. Скажи, ты меня что, правда, любишь?

— Больше жизни.

— Не говори так.

— Не буду. Тебе стоит лишь пожелать.

— Хорошо. Пожелаю.

— Желаю.

— Расскажи, как ты меня полюбил.

— Смешная ты. Я тебе уже сотню раз рассказывал.

— Хочу еще.

— Иди ко мне.

— А расскажешь?

— Конечно.

— Правда-правда?

— Правда-правда.

— Ну хорошо. Иду. Ты уже готов?

— Я всегда готов, когда вижу тебя. Эй, ты зачем кусаешься.

— Сейчас укушу еще. У меня знаешь какие острые зубы.

— Знаю-знаю. Сдаюсь.

— Признаешь себя побежденным?

— Да. Ой, ты тяжелая какая.

— Ах, я тяжелая?

— Да.

— Ой, а ты еще тяжелее. Доволен, да? Поборол. Ну все, слезай и рассказывай, а то…

— Все, сдаюсь. Только клади голову сюда. На плечо.

— Так?

— Да.

— Тебе не тяжело?

— Нет.

— Рассказывай.

— Сначала я увидел глаза…

Саин

Ой-ой-ой-ой-ой! Бедненький я. Глупенький я. Убогонький я. А думал — крут. Думал — орел. Думал — богат. Индюк, говорят, тоже думал. Чем его раздумья закончились, общеизвестно.

Когда я попадаю в Москву, то независимо от занятости всегда стараюсь обязательно посетить два музея: Третьякову и Пушкинский. Скажете — кокетничаю? Отнюдь. Невероятный заряд получаю, прикоснувшись к прекрасному. Не всегда, конечно, удается посмотреть все. Да в общем-то, и смысла особого нет нестись галопом по Европам. Выбираешь пару-тройку залов и виснешь. Красиво. Лучше становишься. Чище, что ли?

А Пушкинский люблю сугубо. Расскажу сейчас почему — смеяться будете. Очень интересное чувство меня посещает, когда иду по парадной лестнице с величественными коричневыми колоннами. Из какого именно камня они сделаны, не знаю. Сказывается недостаток геологического образования. На этой лестнице мне кажется, что я царь.

Правда странно? Так вот, когда до меня доходит, что к заместителю Господа Бога по административно-хозяйственной части отношение я имею весьма приблизительное, а доходит это, естественно, ежеразно, наваливается на меня депресняк. Тяжелый такой. Хорошо хоть, кратковременный. И вот так каждый раз. Как инстинктивный психолог регулярно пытаюсь обнаружить корни этого странного комплекса, но теряются они в дремучих глубинах моей крестьянской натуры.

Теперь вот, думается, пройдет это у меня.

Сильно простенькой стала казаться эта лестница, да и вся достойная роскошь музейного комплекса рядом с тем великолепием, с которым пришлось столкнуться. Да-да. Именно простенькой. Не верите?

А вы видели огромный, с футбольное поле, зал? Теряющиеся в паре сотен метров над головой своды? Их густую синеву? Синеву предвечернего неба? Длинные стрельчатые окна? Расцвеченные их витражами теплые солнечные лучи? Они рассеиваются в обрушивающихся водопадами из-под свода странноцветных штандартов. Эти ослепительно белые ступени, висящие в прохладном синеватом полумраке? Величественные врата, столь же ослепительные, украшены непонятно чем пугающим прорезным орнаментом? Огромные камни, разбросанные по залу? Именно камни, не скульптуры. Но несколькими мастерскими сколами наполненные странной, стремительной силой.

Прониклись?

Я тоже проникся.

Так вот.

Это.

Прихожка.

Такая вот симпатичная прихожая. Ну а поскольку все мое поколение, несмотря на «новорусские» навороты, в глубине души остаются совками и я не исключение, то прибалдел соответственно. Однако привычка общаться с сильными мира сего, хотя и разных уровней, свое взяла. Ведь в этом деле что главное? Правильно, надеть на физиономию выражение типа «И вот этим вы хотели меня удивить!?». Надел я это выражение и, как выяснилось, зря, потому как на это самое выражение всем, во всяком случае комитету по встрече, было сугубо наплевать. Потому как теперь мы были гостями и не просто гостями, а специально приглашенными, дорогими, можно сказать.

Этим статусом мы обзавелись недавно. Вчера. До этого мы находились под очень уютным домашним арестом в ожидании решения нашей буйной судьбинушки. То ли сдадут нас Блистательному Дому неизвестно за какие прегрешения (здесь я, конечно, лукавлю), то ли медаль дадут, но, возможно, с закруткой на спине. Так что хотя перспективы были хотя и напрочь любопытные, но выбор их был несколько скудноват. Признаюсь, что жила во мне уверенность, что в случае нашей отправки к Блистательному Дому в качестве пленников вопрос о лишении стражи моего общества решится положительно. Почему — не знаю. Возможно, был я жертвой некоего заблуждения. Но жила.

Накануне Унго, справедливо отметив, что мы, кроме того что представляем собой спаянную, проверенную в боях боевую единицу, еще и обзавелись единой формой, то надлежит нам выбрать имя отряда. Потому как аладар уже имеет место быть. С фантазией у принципалов было туговато. Предложено было два названия:

1. Черная голова;

2. Змеиная голова.

Дискуссия грозила перейти в мордобой, когда я, опять я, злоупотребив принципом единоначалия, единогласно выбрал название просто «Голова». Простенько, но со вкусом. И даже с намеком на интеллект.