По ступеням «Божьего трона»
Шрифт:
«В домах видеть жен и дочерей их не можно, ибо они у них находятся в отделенных внутренних комнатах и, занимаясь в домах между собою своими увеселениями, живут, как невольницы; и вход к женатым людям не только посторонним, но и родным, живущим в одном с ними доме, мужчинам запрещается, почему даже отец к женатым сыновьям и старший брат к младшим входить права не имеет» [105] .
«Прекрасному полу принимать участие в собрании мужчин предосудительным считается. Скрывать женский пол от посторонних есть обыкновение, общее и чиновникам и разночинцам» [106] .
105
И. Орлов. «Историко-географическое описание Китайской империи», ч. I, 1820, с. 190–191.
106
Иакинф [Бичурин].
Наконец, подтверждением вышеприведенных цитат могут служить и выписки из статьи о Китае Чжан Цзидуна (Tcheng Ki-tong), которого меньше всего можем мы заподозрить в желании повредить репутации своего народа, так как все статьи его написаны были именно с тою целью, чтобы возвысить свою родину в глазах европейцев. К сожалению, в своей слепой и часто бестактной защите всего китайского он переходит границы, подсказываемые благоразумием, и тем, разумеется, в значительной степени умаляет достоинство своих заметок, эпиграфом коих может служить латинское изречение: credere [credо] quia absurdum [est] [107] .
107
Верую, ибо абсурдно (лат.) (Примеч. ред.)
«Единственная цель заключения брака – увеличение семьи, так как процветание последней всецело зависит от ее многочисленности; отсюда предоставление выбора в брачных союзах родителям, как представителям начала власти».
«Женщины не участвуют в собрании мужчин; так установлено обычаем в видах устранения поводов к соблазну».
«Брачные обычаи Китая совсем исключают период ухаживания, так как обыкновенно девушка впервые знакомится с своим будущим мужем только в момент заключения брачного обряда».
«Воспитание мужчины и женщины совершенно различно, потому что муж, по понятиям китайского народа, есть солнце, дающее свет, а жена – луна, не имеющая своего света, но заимствующая его от солнца».
Ввиду всего вышесказанного как-то странно слышать из уст лиц, посвятивших себя специально изучению Востока, утверждения подобные тому, например, что «китайцы своих женщин не запирают» [108] .
Эта вера в свободу и равноправность китайских женщин – такое же заблуждение, как и многое другое из числа того, что пишется о Серединном государстве людьми или близорукими по природе, или наблюдавшими китайскую жизнь только из окон домов европейских посольств и факторий.
108
В. В. Григорьев. «Восточный, или Китайский, Туркестан», 1873, с. 434.
Как бы то ни было, но мы не без основания можем, как кажется, утверждать, что современные взаимные отношения обоих полов в землях Восточного Тянь-Шаня сложились во всяком случае не под китайским влиянием, что в основании их лежит общественный строй эпохи более древней, чем эпоха первых сюда вторжений китайцев, что, вероятно, свобода, а с нею, быть может, и равноправность женщины составляли некогда даже настолько существенную особенность общественной жизни в Турфане, что последняя почти всецело здесь и до сих пор еще удержалась, сумев побороть как всемогущее влияние ислама, так и пример соседних народов; и этой бескровной победе, без сомнения, в значительной степени содействовал консерватизм народа в возведении своих жилых помещений.
Как бы ни был беден житель Турфана, но дом его непременно слагается из следующих четырех главных частей: 1) теплой горницы с обширным подтапливаемым снизу канжином, занимающим обыкновенно чуть ли не все помещение и имеющим с края круглое отверстие для котла; в благоустроенных домах для того, чтобы усилить тягу, снаружи стены выводится высокая дымовая труба, – опять особенность, до которой далеко еще не всякий в Китае додумался; канжин этот обыкновенно устилается толстым войлоком и вдоль стен уставляется сундуками и различными иными предметами домашнего обихода; освещается эта горница, как, впрочем, и все остальные, квадратным отверстием, проделанным в потолке и закрывающимся снаружи доской; 2) летнего помещения, обыкновенно более обширной комнаты, чем предыдущая, с одним или двумя окнами, многочисленными нишами и камином; 3) внутреннего дворика с яслями, кладовками и всевозможными иными удобствами; и, наконец, наружного двора, на который выходит одна или несколько открытых площадок с навесом над ними.
Все это обносится, так же как и в домах русских таджиков, одной общей глинобитной стеной, благодаря чему и все селение, в общем, совершенно напоминает селения Туркестана, да и архитектура построек здесь та же; все же различия, какие и замечаются, сводятся на детали.
Упоминавшуюся
уже выше хлебную печь делают или на этом дворе, или близ тока, который постоянно расчищается, вне ограды усадьбы, хотя весьма редко где-нибудь в поле, всего же чаще в каких-нибудь двух или трех шагах от ворот. Печь устраивается очень просто: выкапывается в один метр глубиной круглая яма, которая и вымазывается изнутри тонким слоем глины; края ее окружаются плоским, глиняным же, валиком, одновременно исполняющим два назначения: стола и ограды, высота которой обыкновенно не превышает 70 см. В построенную таким образом печь складывают сначала дрова или хворост и жгут их до тех пор, пока стенки последней не накалятся вполне. Тогда из кислого теста раскатывают лепешки, смачивают водой и лепят на накаленные стены; через минуту такой хлеб уж готов – и редко оказывается вполне неудачным.Глава шестнадцатая. Турфан (продолжение)
Чем беднее селение, тем шире раскидывается оно, тем обширнее площадь, занятая каждой усадьбой. Очевидно, земли здесь избыток, и ее не жалеют. И причина всему этому совершенно ясна, потому что главное богатство каждого земледельца – вода или, точнее сказать, количество орошенной водою земли; пустыри же решительно никого не прельщают и никому не нужны, а потому занимай под свою усадьбу хоть всю харюзу, никто на это слова не скажет!
Для того чтобы разобраться в тех условиях, среди которых приходится здесь жить земледельцу, мы остановимся на такой общине, которая по достаткам своим занимает среднее место. Такой общиной и будет Ян-булак, разбитая на десяток небольших селений и отдельных хозяйств вдоль северо-восточной окраины отрицательной низменности Асса, на юг от Люкчуна.
Количество семейств этой общины мне называли различно, но в среднем можно считать, что на ста карысях живет их здесь никак не меньше трехсот. Ян-булакские карыси обильны водой и в общем в состоянии оросить каждый от 100 до 200 му земли; принимая же за среднюю норму цифру в 150 му, получим, что общее количество орошенной земли будет равно 15000 му, или 750 десятинам (818 га). В действительности же оно должно быть несколько больше, так как в промежутках между потребностью воды на поля открывается всегда возможность спускать ее на бахчи, в сады, виноградники и даже на табачные плантации. Таким образом, принимая во внимание значительную урожайность турфанских земель и двойной урожай главных хлебов – пшеницы и джугары, можно было бы с уверенностью сказать, что жители Ян-булака обставлены в материальном отношении сравнительно превосходно; совсем не то видим мы, однако, в действительности.
Каждая семья в Ян-булаке ежегодно выплачивает в китайское казначейство по 15 ланов серебра [109] , что на наши деньги составит до 30 рублей металлических; вся же община – 4500 ланов, или 9000 рублей металлических. Но сбор этот далеко не единственный. Ян-булак, как и все другие общины Турфана, выплачивает еще особый налог, так называемый «аш», идущий всецело на «прокормление» турфанского амбаня и других чиновников округа. В переводе на китайский язык сбор этот называется «янь-тянь», т. е. «поощрение бескорыстия».
109
1 лан, или сер = 10 цяням = 100 фэням = 37,301 г серебра. (Примеч. ред.)
Оклады жалованья китайских, как высших, так и низших чиновников являются настолько ничтожными, что считаются не более как номинальным вознаграждением; истинным же следует считать те побочные и давно уже узаконенные доходы каждой должности, которые называются официально «янь-тянь». Таким «поощрением бескорыстия» является, например, сумма в 20 тысяч ланов, взимаемая в пользу особы ганьсуйского генерал-губернатора (шень-гань-цзун-ду), вдобавок к двумстам ланам годового казенного его содержания; «янь-тянь» сучжоуского дао-тая официально определен в 5400 ланов, не считая «янь-тяня», положенного ему по должности главного военного казначея (ин-у-чу), и т. д. Таким образом, громадный чиновничий персонал каждой провинции, каждого округа поглощает чудовищные суммы, которые в Турфане взимаются в размерах, весьма разнообразных с каждого карыся; так, например, в Ян-булаке, где карыси многоводны, каждый из них обложен 4 данями [110] пшеницы и 6 данями джугары, а в Люкчун-кыре, бедном водою, 1 данем пшеницы и 2 – джугары. Но, кроме этой подати натурой, турфанцы выплачивают «аш» еще и деньгами по 15 фынов с каждого сдаточного даня.
110
1 дань (пикуль) = 100 ши = 59,681 г. (Примеч. ред.)