По ступеням «Божьего трона»
Шрифт:
На каждую му [111] земли высевается один ши пшеницы, что составит для всей площади янбулакских земель 15000 ши, или 150 даней зерна; средний урожай определяется в Турфане в сам-десят; итого со всей земли собирается 1500 даней пшеницы. По уборке пшеницы земля перепахивается снова и засевается вторично уже джугарой в количестве двух ши на му; при среднем урожае тоже в сам-десят, получается 3000 даней зерна джугары; за вычетом же посевного зерна, всего 1350 даней пшеницы и 2700 даней джугары. Из этого количества зерна следует, однако, еще исключить 400 даней пшеницы и 600 даней джугары, предназначаемых для «поощрения бескорыстия» китайских чиновников. Итого в наличности у населения остается 950 даней пшеницы и 2100 даней джугары, что, при переводе зерна на деньги, дает до 6000 ланов. Как было уже выше замечено,
111
Му – традиционная китайская мера площади, в настоящее время равная ^1/ гектара, или 667 м^2. (Примеч. ред.)
Несмотря на всю его значительность, «янь-тянь» не оправдывает ожиданий правительства; наоборот, он приводит даже к совсем иным результатам, давая оружие в руки корыстолюбивых и безнравственных чиновников, которые под покровом закона совершают подчас неслыханные деяния, выжимая из народа все, что возможно. Впрочем, чего же и ожидать от людей, купивших свои чины и места? Так как хорошо ведь известно, что для покрытия дефицита правительство богдыхана прибегает к экстраординарной продаже должностей и чинов иногда сразу на сумму до 20 миллионов рублей металлических!
Чрезвычайные поборы, взимаемые с земледельческого населения Турфана, еще усугубляются лихоимством администрации, как китайской, так и туземной, содержание коей к тому же всецело ложится на тот же класс населения.
В примерах самых неслыханных поборов и самого бесшабашного произвола здесь, разумеется, нет недостатка. Укажу же на некоторые из них.
Первый пример. Подъезжаем к Лемджину. Октябрь. Утренники, переходящие за 12° мороза по Цельсию. На полях все еще стоят не снятыми кунжут, хлопчатник и джугара. Листья кунжута и хлопчатника совсем почернели, стручья и коробочки полураскрылись, джугара осыпается…
– Отчего не снимаете вы всего этого с поля?
– Китайцы не позволяют. Мы ведь ежегодно покупаем право снимать хлеб с поля, но нынче с нас тянут так много, что мы совсем не знаем, откуда и денег достать…
– Отчего же вы не пожалуетесь? Ведь у вас все погибнет!
– И гибнет, а жаловаться все-таки некому. Года три назад ездил было Сеид-Нияз-дорга к самому Лю-цзинь-таню, истратил немало общественных денег, а что из всего этого вышло?
Другой пример. Самая крупная речка, стекающая с Тянь-Шаня на юг, – Утын-аузы. Воды ее, однако, пропадают совсем бесследно в камнях, всего только несколько километров не дойдя до Лемджина. И вот одному из люкчунских таджиев пришла в голову счастливая мысль перехватить ее воду несколько выше и по каналу довести до ущелья Люкчунской реки. Грандиозное сооружение это оценено было местным населением по достоинству; а так как оно в будущем очень много сулило, то и решено было вести работы общими силами и на средства двух наиболее в успехе предприятия заинтересованных общин: Лемджинской и Люкчунской.
Но китайцы поняли, что постройка эта обещает им громадные барыши, и принялись за работу, вопреки даже здравому смыслу и желанию местного населения. Разумеется, выражение «принялись» не совсем точно. На сооружение это они не затратили ни копейки; зато распоряжались общественными суммами совсем бесконтрольно и в конце концов погубили все дело, так как в проведенный канал вода не пошла; а не пошла потому, что, несмотря на указания местных жителей, они повели весь канал по местности, уровень коей был выше долины реки.
Я думаю, что ввиду вышеприведенных фактов, которые выбраны из массы других, не менее того возмутительных, следует призадуматься тем, кто с легким сердцем пишет о либерализме китайского управления.
Кроме вышеупомянутого посемейного налога деньгами и «аша», турфанцы выплачивают немало и других как экстренных, так и постоянных налогов. Так, например, в пользу сборщиков податей, которые за свой труд жалованья не получают, идет значительный «перемер» зерна; насколько же значителен такой перемер, видно хотя бы из того, что в качестве такого сборщика хлеба посылается обыкновенно лицо, которое было бы желательно как-нибудь наградить; если же такого лица в виду не имеется, то временная должность эта сдается с торгов.
Здесь не знают, что такое отсрочка; и как «газначи»,
так и сборщики «аша» поступают во всех случаях одинаково неумолимо и беспощадно. Собственно говоря, они и не могут действовать иначе, так как подать, выплачиваемая населением, не имеет решительно никакого отношения к урожаю.Вот почему в годину каких-нибудь бедствий турфанскому земледельцу остается один только выход – заем у ростовщика. Меня уверяли, что в Турфане семья, которая никому ничего не должна, – редкое исключение, и что в кабале у ростовщиков находятся не только частные лица, но и целые волости (дорга); так, например, три восточные волости в общей сложности должны ростовщикам Люкчуна и Пичана около 120 ямб [112] серебра!
112
Ямбой называется всякий вообще слиток серебра определенной формы, но не веса. Если же ведется расчет на ямбы, то понимаются ямбы исключительно веса в 50–53 ляна, т. е. ямбы наивысшего веса. Долг этот сложился в период постройки Утын-аузыского канала.
Затем на обязанности турфанца лежит еще даровой ремонт карысей, содержание ближайшей туземной администрации и, наконец, целый ряд весьма разнообразных, самых тяжелых и всегда беспокойных натуральных повинностей, к которым относятся: перевозка казенных транспортов от Турфана до Хами, Гучэна и Карашара, наряд рабочих на казенные постройки и казенные медные рудники и т. д.
Но как ни тяжело само по себе положение населения в таких даже богатейших округах, как Люкчун, Турфан, Пичан и Ханду, но есть уголки, где положение земледельца еще того безотраднее. К таким уголкам принадлежит, например, Ауат, запроданный чуть не с публичных торгов в частную собственность четырех лиц – трех китайцев и одного туркестанца.
Установив подати с семьи и с карыся, китайцы вовсе не заботятся о том, чем засеяны поля турфанцев; это логично во всех отношениях, так как только благодаря этому обстоятельству населению этой области и является кое-какая возможность сводить концы с концами. Специальному обложению подлежат только виноградники; но обложение это, по сравнению с их доходностью, должно быть признано совсем ничтожным.
Почва оазисов состоит или из лёссоподобной глины, или из той же глины с песком, и только по окраинам котловины Асса попадаются участки, напоминающие собой солонец. Что же касается до типического лёсса, то его, как кажется, здесь решительно нигде нет; по крайней мере, за таковой мы отказываемся принять даже те толщи красновато-желтой глины, которые составляют почву всей Булурюкской долины.
Почва турфанских оазисов обладает, однако, как кажется, всеми достоинствами лучшего желтозема; тем не менее мелкозем этот, залегая на конгломератах и песчаниках пластами незначительной мощности, все же не может претендовать на такую же точно феноменальную неистощимость, как лёссовые толщи бассейна р. Вэй-хэ, например, или лёссы многих местностей в Фергане. И это хорошо поняли местные жители, практикующие здесь один из интереснейших способов удобрения своих полей, вывозя на пахоту землю целин иногда в громадных количествах. Количество это определяется на-глаз, для каждого земельного участка различно, а поэтому я и не считаю необходимым утомлять внимание читателей какими бы то ни было цифрами и сопоставлениями. Иное дело – назем [навоз].
В России солома ценится мало, в Турфане наоборот. Вот почему турфанец и не станет никогда употреблять ее на подстилку скота. Вместе с тем последнего он держит немного, да и тот только на ночь запирается в хлев, днем же чуть не круглый год бродит по пашням и выгонам. Все это, разумеется, служит немалой помехой для образования крупных запасов назема; однако турфанец и тут приискал себе выход.
Прежде чем загонять скот свой во внутренний двор или в иное какое-нибудь предназначенное ему помещение, он подкидывает туда смесь из рубленой соломы и разрыхленной земли; последняя, благодаря значительному в ней содержанию глинозема, превращается вскоре под ногами животных в липкую грязь, которая, по уверению местных жителей, и обладает всеми свойствами лучшего тука. Земля, вбирающая в себя все животные выделения, а потому более богатая аммиачными солями, чем соломенная подстилка, меняется часто, так что к началу февраля каждый домохозяин располагает уже таким количеством удобрения, которое он может считать достаточным для своих нужд, хотя и свозит его никак не менее 50 возов на один гектар; надо иметь, однако, в виду, что почва готовится здесь не под один, а последовательно под два урожая, так как сперва засевают пшеницу, а затем джугару.