По светлому следу (сб.)

– Уже, значит, не как на чудо, а как на аномалию? – усмехнулся Птицын, весело поблескивая глазами из-под густых бровей.

– Да, – убежденно заявил Бергофф, и в голосе его зазвучали злые нотки. – Закону убывающего плодородия подвержены все материки. Надеюсь, вы знаете, что в Австралии “пыльные бури” достигли таких катастрофических размеров, что геологи всерьез поговаривают о распылении всего австралийского материка. А вы тут на ничтожном клочке песков хотите опровергнуть исторический ход развития Земли. Не слишком ли это смело?

– Нет, не слишком, – серьезно ответил Михаил Александрович. – “Клочок” не так уж мал. Когда опыт поставлен на площади в четыре с половиной миллиона гектаров волго-уральской равнины, ошибка в выводах исключена. Не везде еще, конечно, эта территория покрыта такими садами, какие вы увидите здесь, но таких опорных пунктов в полупустынных степях становится все больше и больше. “Вековечное” же продвижение песков нами окончательно приостановлено. Мы сковали их густой зеленой сетью степных трав. Им негде теперь разгуляться, они не соберутся больше в барханы, не пойдут в наступление на плодородные земли. Наоборот, мы теперь перешли в наступление на пески пустынь.

Профессор Бергофф слушал Птицына рассеянно. Казалось, все это его не интересовало.

– И все же, – заметил он упрямо, – участок опыта слишком мал в сравнении с разрушительными силами природы, действующими на всей планете. К тому же ваш опыт единичен.

– Ошибаетесь, он не единичный и не первый. Разве вы не знаете об опытах Докучаева в Каменной степи под Воронежем? – удивился Михаил Александрович.

– Слыхал, – пробурчал Бергофф и недовольно поморщился. – Но ведь, в конце концов, и это всего лишь опыты.

– Нет, это уже и практика, – горячо возразил агролесомелиоратор. – В Каменной степи действительно происходили когда-то те ужасы, о которых вы только что рассказывали. Сравнительно еще совсем недавно в результате неправильного обращения с землей плодородная в прошлом черноземная степь под Воронежем постепенно превращалась в пустыню. Но когда Докучаев разгадал причины выветривания почв, он дал надежный способ борьбы с этим злом, заложив в Каменной степи полезащитные лесонасаждения. Все изменилось вокруг. Из года в год стало расти плодородие этой земли. Изменился климат, увеличилось количество птиц и животных.

Михаил Александрович взглянул на пасмурные лица своих гостей и невольно подумал: “Разве этим прошибешь их?”

– Я мог бы, – продолжал он уже без прежнего вдохновения, – рассказать вам и о преобразовании Сальской степи и о других когда-то бесплодных землях нашей страны, которые преобразованы за последние годы советскими людьми, да полагаю, что хватит и этого. Прошу теперь взглянуть на наше “пустынное хозяйство”.

С этими словами Михаил Александрович Птицын пригласил заокеанских гостей следовать за собою. Бергофф отнесся к этому без особого энтузиазма. Ему, видимо, гораздо приятнее было вести отвлеченный спор, чем рассматривать сады и поля, опровергавшие его теорию умирания земли. Секретарь профессора последовал за своим шефом с тупым выражением на лице.

Михаил Александрович ходил с ними среди деревьев, знакомя почти с каждым растением. Подводя к дубу, рассказывал, как отлично прижился он в этих песчаных почвах, примирившись с их сухостью и солонцеватостью. Показывал то вяз туркестанский, то клен татарский, то лох или дикую маслину, то липу и каштан, то другие деревья. Потом повел их в фруктовые сады, предложил посмотреть на яблони, груши, вишни, сливы и абрикосы. Показал и бахчи, на которых зрели арбузы и дыни, сводил на виноградники.

Однако все это, видимо, не очень интересовало американского профессора. Холодными, равнодушными глазами смотрел он на окружающее и, казалось, вот-вот готов был зевнуть от скуки. А Гарри Бендж ходил вокруг плодовых деревьев с такой осторожностью, будто боялся, что все это может рухнуть от одного неосторожного движения.

– Вы не бойтесь, мистер Бендж, – посмеиваясь, заметил Михаил Александрович, – все это сделано не из папье-маше, а самое настоящее. Можете любой плод не только потрогать, но и попробовать на вкус.

Бендж и в самом деле осмелился сорвать яблоко и даже надкусил его, но профессор посмотрел на него такими глазами, что он тотчас же выплюнул откусанное.

– Вам, видимо, не очень спелое попалось, – рассмеялся Михаил Александрович и с удовольствием окинул взглядом сады, поля и виноградники. – Какие у вас будут возражения против всего этого? – весело спросил он, широким жестом указывая на свои угодья.

Эрл Бергофф снял очки и небрежно сунул их в верхний карманчик пиджака, будто больше даже смотреть не хотел на сады и поля Птицына.

– Что можно возразить вам? – произнес он задумчиво. Глаза его без очков казались сонными. – Если я скажу, что из среднеазиатских пустынь придет испепеляющий ветер, вы ответите, что его встретит на границе Европы первая полоса лесонасаждений. Если я скажу, что в засушливый год не хватит воды в ваших водоемах, вы ответите: ветросиловые и солнечные установки поднимут воды из глубин земли. У вас действительно есть такие установки, я видел их, когда проезжал по вашим степям. Стоит мне теперь в заключение только заикнуться, что ваши стада вытопчут травы в степи, обнажат пески и они снова придут в движение, вы тотчас же замашете на меня руками. “Помилуйте, – скажете вы, – у нас нет частных скотовладельцев, у нас колхозы и совхозы с плановой системой пользования пастбищами”.

Слушая профессора, Михаил Александрович не мог сдержать улыбку. Бергоффа удивило это, и он спросил обиженно:

– Так ведь все это, почему же вы улыбаетесь?

– Потому улыбаюсь, мистер Бергофф, – весело ответил Михаил Александрович, – что и вы наконец заговорили о политике.

– Что поделаешь! – притворно вздохнул профессор и развел руками. – Наверное, здешний климат вредно на меня действует, и я начинаю изменять своим принципам.

– Как же, однако, прикажете понимать все сказанное вами? – спросил Птицын. – Выходит, что вы возражений не имеете?

– Я-то, может быть, и не имею, – щуря близорукие глаза, ответил Бергофф, – а вот природа, видимо, будет иметь. Она всегда выкидывает какую-нибудь неожиданную штучку, от которой все летит прахом… Ну, а нам тут, кажется, делать больше нечего, – решительно повернулся он к Бенджу. – Приготовьте наши чемоданы, Гарри.

О том, как просчитался Бергофф

Кончив рассказ, Птицын сердито сдвинул косматые брови и, помолчав немного, заметил:

– Не буду вам, Иван Ильич, хвалиться своей проницательностью. Замечу, однако, что подозрительным показался мне этот визит Бергоффа. Особенно секретарь его, Гарри Бендж, вызвал во мне недоверие. Не похож он что-то на ученого… Подозрения мои может засвидетельствовать помощник ваш, товарищ Глебов. Мы с ним вскоре после отъезда американцев случайно встретились…

– Случайно ли? – усмехнулся Дубравин.

Михаил Александрович взглянул на майора, рассмеялся и поспешно ответил:

– Не сомневаюсь теперь, Иван Ильич, что это было не случайно. По-видимому, Гарри Бендж вызвал подозрения не у одного меня.