По тропам волшебных лесов

Яркий свет выхватил из темноты огромную, желто-бурую морду с узкими черными ноздрями, раздвоенным языком и большими, горящими глазами. Распахнулась бездонная пасть, обнажив ряд острых зубов, и грозный рокот, рожденный в недрах неведомого существа, вылился в яростный оглушающий рев.

От неожиданности Борхольд таки выпустил поводья. Хорд вздыбился и понес. Вмиг опомнившись, кляня себя почем свет стоит, старик со всей мочи кинулся следом.

– Листовка, – хрипло прошептал Фэйр. – Ящерица-невидимка.

– Что будем делать? – в смятении проорал Бральд.

– Бежим! – крикнул мальчик.

И, не раздумывая больше, они бросились наутек.

Летели как ошалелые, спотыкаясь об острые камни, палые сучья и трухлявые пни, чудом перемахивая через мшистые бревна. Ветки больно хлестали по щекам, колючки остервенело впивались в кожу.

Тропа – не тропа: о том теперь заботиться было некогда. А вслед за ними, сотрясая землю тяжелой поступью, несся разъяренный зверь.

– Может, светильник припрятать пока? – крикнул Бральд.

– На что? – прокричал в ответ Фэйр. – Только ей услугу сослужим! Листовка во тьме видит, как днем. А вот мы впотьмах далеко не убежим.

Едва он успел вымолвить последние слова, как этот жуткий рев вспорол пронзительный женский крик. Фэйр и Бральд замешкались на мгновенье и горько за это поплатились.

Мощный удар сшиб их с ног и отшвырнул, как щенков, на корявые дубовые корни. Слабо застонав, с трудом ворочая ушибленными руками и ногами, они медленно приподнялись. Фэйр нащупал светильник, оброненный Бральдом и воздел его перед собой.

Лахта лежала на земле, бесстрашно прикрывая дочь собственным телом. Видно, в седле ей удержаться не удалось, что немудрено, если нестись через непролазную чащу во весь опор.

Перед ней, держа наготове охотничий нож, стоял Борхольд. Вид он имел угрожающий: кустистые брови сурово сдвинуты, небольшие глаза грозно прищурены, тело напряжено, точно копье, вот-вот готовое ужалить.

Страшная ящерица возвышалась над ними подобно острому утесу, но нападать не спешила. То ли опасливо выжидала, то ли решила поиграть напоследок с добычей. С легким свистом втягивался и выпускался ее длинный липкий язык.

Растеряв остатки терпения, Борхольд воинственно зарычал и кинулся вперед, метя ножом в большой, ядовито-красный глаз. От неожиданности ящерица попятилась. Нож голодно звякнул о стальную чешую и отскочил, едва не вывернув старику руку. Ящерица тут же лязгнула зубами, силясь отхватить обидчику голову, но Борхольд ловко увернулся.

– Им надо помочь! – яростно закричал Бральд.

– Ага, надо, – эхом отозвался Фэйр, лихорадочно копаясь в дорожном мешке.

– Чего ты там ищешь? Лечить, что ли, зверюгу эту собрался? – Бральд с досадой махнул рукой и, подхватив с земли тяжелую палку, с диким криком бросился на подмогу.

Мальчик на него даже не взглянул, а продолжил спешно перебирать свои пожитки.

– Брал же с собой эту штуковину! Махонький мешочек. Неужто забыл? Дурень беспамятный! Погоди-ка, а это что…? Нет, не то! Загрызи меня упырь, да что же это такое!

Когда Бральд подоспел на выручку, Борхольд уже подымался с земли, потирая ушибленное плечо. Листовка вперила в Бральда огненный взор и угрожающе зашипела. Тот только палку покрепче перехватил, решительно стиснул зубы и как следует замахнулся.

– Нашел! – ликующе возопил Фэйр, выудив из сумки пестрый мешочек. – Она или нет? – он поднес мешочек к носу и тут же отдернул руку. – Она самая, – пробормотал он заплетающимся языком, – сон-трава.

Поднявшись на ноги, Фэйр обнаружил Бральда на земле в груде щепок – все, что осталось от увесистой дубины. Борхольд же бесстрашно стоял между зверем и его добычей, выставив перед собой могучие, заскорузлые руки.

– Эй! Громадина! – закричал Фэйр, но диковинная ящерица не обратила на него никакого внимания.

Тогда в ход пошел тяжелый голыш. Звяк – камень угодил в бугристый затылок. На этот раз чешуйчатая голова обернулась. Опасно сверкнули хищные глаза, воздух сотряс очередной раскат утробного рева.

– Вот так. Иди сюда, – прошептал мальчик и добавил задиристо. – Что я, по-твоему, не вкусный? Да ты таких вкусных еще не пробовала!

Листовка грозно двинулась навстречу Фэйру, полетела вперед рогатая голова, разверзлась клыкастая пасть. А мальчику только того и надо было. С решительным криком: «Отведай-ка этого!» – он метнул в бездонную глотку заветный мешочек и тут же проворно откатился в сторону.

Ящерица недоуменно поелозила языком, прикусила странную вещицу и… пошатнулась. Страшная голова накренилась влево, потом вправо, листовка стала беспомощно оседать, а мигом позже, обиженно взвыв, тяжко повалилась набок.

Бральд и Борхольд, не сговариваясь, кинулись к Лахте. Женщина приникла губами к детскому лбу и задрожала от ужаса – он был таким холодным! Она чутко прислушалась и облегченно вздохнула – медленно и неохотно, но сердце дочки стучало. Амулет целителя не подвел.

Борхольд неприязненно покосился на ящерицу.

– Издохла?

– Уснула просто, – качнул головой мальчик. – От сон-травы.

Держа светильник на вытянутой руке, он подошел к невиданному зверю, и, проведя рукой по теплому, чешуйчатому боку, с благоговейным трепетом промолвил.

– Листовка…

Бральд недоуменно нахмурился. «Что за странное назвище?» – подумалось ему. Как вдруг в струящемся лунном свете он заприметил нечто, от чего серые глаза широко раскрылись от удивления.

По длинному телу ящерицы шел частый рисунок, один в один напоминавший извилистые лиственные прожилки. А цвет ее блестящей чешуи: бурый, желтый, серый, зеленый – повторял все многообразие оттенков палой листвы.

Путники ахнули – не ящерица лежала перед ними, а бугристое всхолмье, щедро припорошенное осенними листьями.

– И впрямь листовка-невидимка! – восхищенно присвистнул Бральд. – Потому-то мы ее и не приметили!

– Да, притаиться на виду – это листовки умеют лучше всех! – кивнул словоохотливый Фэйр.

– Может, пойдем уже? – нетерпеливо вмешался Борхольд. – Или дожидаться будем, пока расчудесная ящерица ваша проснется?

– И то верно, – охотно согласился мальчик. – Листовка, она во-он какая! А травы было немного. Кто его знает, сколько проспит, – рассудил он, протянув светильник Бральду.