По тропам волшебных лесов

– Здрав будь, премудрый Шарши! – учтиво молвил Фэйр.

– И тебе здоровья, юный целитель, – ответил тот на чистом хельдском. – Что привело тебя в столь поздний час? И кто твои спутники? – он зорко прищурился. – Помнится, последний раз люди, пришедшие с тобой, искали помощи лишь на словах. А на деле хотели выкрасть наши волшебные вещицы.

– Мы здесь не за этим! – выступила вперед взволнованная Лахта. – Мы родные Хальда-плотника. Вы ведь знали такого? – она обернулась. – Это Борхольд – приходился ему отцом. Бральд – братом. Я – Лахта, была ему женой. А это – Хейта, – она бережно отогнула край перевязи, – наша с Хальдом дочь. Она больна, – голос Лахты предательски дрогнул. – Удушлица поразила. Фэйр сказал, вам нет равных во врачевании, – в глазах ее проступили горькие слезы. – Пожалуйста, помогите…

Шарши тотчас кивнул.

– Проходите. Я бы и первым встречным в такой просьбе не отказал, а дочери Хальда сочту за честь помочь. Твой муж был редким человеком. Здесь его почитали за друга.

Внутри дом пастырей был стократ удивительней, чем снаружи. Просторный и светлый, со множеством интересных вещиц: от приземистых стульев из старых пней до резной деревянной утвари. Но оглядываться путникам было некогда.

Одним ловким движением Шарши смел со стола тарелки да ложки и наказал:

– Кладите!

Бральд помог Лахте переложить девочку на стол, и они поспешно отступили в сторону. Шарши озабоченно склонился над больной, положил шероховатую ладонь на ее лоб, смежил глаза и замер.

На дощатой лестнице, что плавно уводила наверх, в загадочную темноту, сгрудились любопытные пастырята. Босоногие, в холщовых рубашонках до пят, с всклокоченными волосами всех цветов радуги, с озорными жемчужными глазками, – они являли собой премилое зрелище.

Эйша цыкнула на них, чтоб бежали спать. Те стайкой порскнули прочь, но насовсем не ушли, притаившись на верхней ступеньке.

Вдруг Шарши нахмурился, отнял руку и отогнул край одеяла. Взгляд его пал на амулет. Устремив посуровевшие глаза на Фэйра, он жестом приказал ему подойти.

– Когда надевал амулет, какой она была? – спросил он шепотом.

– При смерти, – честно ответил тот.

Пастырь тяжко вздохнул.

– Тогда ты понимаешь, что ее не спасти. Она жива лишь благодаря амулету. Сними его – тотчас перестанет дышать. Я не могу исцелить, ибо исцелять тут более нечего. Злая болезнь выжгла из девочки саму жизнь. Ты знал об этом, когда вел их сюда, ведь так? – он испытующе поглядел на притихшего Фэйра.

– Я должен был попытаться, – тот в отчаянье стиснул зубы. – Должен был дать ей шанс, а близким – надежду.

– Боюсь, она оказалась ложной, – ответил Шарши. – Отойди. Сделаю что смогу.

– Что такое? – бросилась к Фэйру перепуганная Лахта.

Тот качнул головой и не нашелся что ответить.

Шарши тем временем развернул одеяло, заключил детскую ладонь в свою и, вновь прикрыв веки, застыл как изваяние.

Очень скоро ладонь пастыря объял яркий свет. Подобно золотистому ручейку побежал он вверх по детской руке, проникая вглубь, все дальше и выше, разливаясь по бледному хрупкому тельцу, пока не достиг головы и кончиков пальцев ног, а девочка не засияла точно первая вечерняя звезда. Шарши отнял руку. Какое-то время свет еще продолжал мерцать, а потом истаял, словно туман поутру. И уютный дом залила напряженная тишина.

Отчаянные взгляды людей были прикованы к девочке. Лахта не выдержала, рванулась вперед.

– Ну что? Она будет жить?

Шарши тяжко вздохнул.

– Боюсь, на этот раз мое волшебство оказалось бессильно. Вы опоздали на день или два.

Лахта разрыдалась, да там бы, наверно, и рухнула, если бы Бральд не подхватил.

– Что за вздор?! – глубокий голос заставил всех вздрогнуть и обернуться.

У подножия лестницы, грозно уперев руки в бока, стояла маленькая крепкая женщина, с волосами цвета полуденного солнца. На лице ее застыли очертания пушистой мать-травы⁵.

– Ты что бедняжку так пугать вздумал, Шарши? Совсем из ума выжил?!

– Чего тебе, Ашша? – ворчливо отозвался тот. – Ты вроде внуков пошла спать укладывать.

– Младшие уже спят, – отозвалась она. – Остальные тайком улизнули сюда. Я за ними пришла, а тут такое творится! – она сверкнула глазами. – Ты лучше моего знаешь, что девочку можно спасти, однако отказываешь. Нехорошо!

– О чем это вы? – выдохнула Лахта.

Ашша приобняла едва живую от горя женщину и вкрадчиво заговорила.

– Шарши может помочь твоей дочери, но лишь передав ей при этом часть нашей силы. После этого она уже не будет прежней. Изменится ее облик. И она переменится внутренне. Ей станет подвластно редкое древнее волшебство.

– И она будет жить? – с надеждой спросила Лахта.

Ашша кивнула.

– Пастыри делают это испокон веков. Всегда самые старшие в роду, – она вскинула палец. – Но только с чистыми помыслами, только над смертельно больным и только по своей воле. А иначе ничего не выйдет, – Ашша загадочно улыбнулась. – В стародавние времена, когда меж миром людей и миром волшебным еще теплился огонек дружбы, такие люди иногда появлялись. Мы, пастыри, звали их Фэй-Чар, что на вашем означает «истинное волшебство». Люди и прочие существа называли их просто – Чары.

Внезапно, она посерьезнела.

– Бывало и так, что пастыри терпели неудачу. Никто не знает, отчего. Быть может, некоторые люди, были просто не готовы вернуться. Но другого способа помочь твоей дочери я не ведаю.

– Этому не бывать! – вдруг хором рявкнули Шарши и Борхольд, смерив друг друга мрачными взглядами.

– Не стану я передавать нашу силу человечке! – отрезал пастырь. – Ты что, уже позабыла, Ашша, что сотворил Фэй-Чар по имени Дорг Лютый? Возомнил, что он лучше других и развязал Кровавую войну. С тех пор мы, пастыри, зареклись таким способом людей исцелять, – он гневно взмахнул рукой. – Конечно, многие люди и существа уже и не вспоминают об этом. А Дорга Лютого и Фэй-Чар считают не более чем сказочной выдумкой. Но мы-то знаем, как оно было на самом деле. Свыше тысячи лет пастыри Запредельных земель оставались верны данному слову, и я не намерен его нарушать!

Ашша приготовилась отвечать, но Борхольд ее опередил.

– До воителя этого мне дела нет. А чтоб внучка моя как вы стала, – да я скорее умру! Ты! – старик поглядел на Фэйра, и глаза его недобро сверкнули. – Сказал, что людям волшебство не подвластно. А выходит не так. Лжец!

– Я сказал, простым людям, – тихо ответил тот.

Взгляд Шарши вдруг споткнулся о понурого мальчика. В жемчужных глазах вспыхнула запоздалая догадка.

– Ты знал! Вот почему амулет ей на шею надел! Знал, какова цена исцеления. Знал, как это опасно. И все равно решился привести их сюда!

– Знать – не знал, – качнул головой Фэйр, – ведь вживе я Фэй-Чар не встречал. Но догадывался, виновен, – он вздохнул. – Хотя, по правде, надеялся больше. Что сказы про Фэй-Чар не пустой звук. Что пастырь Шарши воистину великодушен и мудр. И не оставит в беде безвинное дитя.

– Не пойму, про что вы толкуете, – вновь вмешался Борхольд, – и при чем тут амулет, да мне до того и дела нет. Наслушался, хватит, – он обернулся к Лахте и Бральду. – Уходим немедля!

Шарши поджал губы.

– Вот и ступайте!