По ту сторону Бездны
Шрифт:
– Да это же просто так говорится, не придирайся к словам.
– Это не просто. Это еще так и делается. Он вынимает из меня душу, препарирует ее, режет, калечит. Однажды просто ампутирует, и все - ты этого хочешь?
– Давай ты не будешь фантазировать. Если тебя попросили сделать что-то, к чему ты не привыкла - это еще не значит, что у тебя душу вынули. Потерпи, и ты сама увидишь, что приобретаешь куда больше, чем теряешь.
– Поздно. Я это уже сделала.
Она спешила на работу, и потому разговор получился короткий. Он возобновился вечером. Потом еще одним вечером, и еще. Мама
Я не ходила на лекции, я вообще никуда не ходила. Просто сидела. Ждала. Прошла неделя. Пошла другая. Вампир не появлялся. Родители все настойчивей интересовались моими дальнейшими планами. Не было планов. Какие могут быть планы, если все планы на меня - у него. Я не верила, что он забыл обо мне. Он ждал. И я тоже - ждала.
Он появился через две недели. Очень удачно, Варька в школе, родители на работе. Позвонил в дверь. Конечно, я не открыла. Легла на кровать, отвернулась носом к стенке. Начала прокручивать в деталях нашу последнюю встречу. Боль. Унижение. Холодный расчет в его глазах. И предпоследнюю. И Лоу, который менял меня на какую-то вещичку.
Он открыл дверь ключом. Я не особо удивилась. Чтоб светлейшего куратора двери когда останавливали! Не оборачивалась. Лежала и вспоминала. Парк. И кто-то тонет в пруду под его равнодушным взглядом. Зима. И воздух застывает в комнате от его ненависти. И я глохну от собственных криков. И боль закольцовывается, и больше уже ничего не надо.
Садится на кровать. Спокойный, уверенный, правильный.
– И как ты представляешь свою дальнейшую жизнь?
Молчу. Пытаюсь вспомнить, в тот день, когда он избивал меня, верхняя пуговичка на его рубашке была застегнута или расстегнута.
– Хорошо, ты не хочешь у меня работать, но зачем бросать учебу?
Не помню. Глаза его черные помню, и волосы были не заколоты. А рубашка...помню, что классическая была, и ни к штанам, ни к сапогам не подходила...
– Лара, посмотри на меня!
Я смотрю на обои. Я столько часов в своей жизни смотрела на них, но так и не смогла определить, что за цветы там нарисованы. Может, догадаюсь сейчас?
Он наклоняется, берет меня за плечи, поднимает, переворачивает.
– Лариса, ты сейчас одеваешься, и мы едем в университет.
– Нет.
Он пытается поймать мой взгляд. А я вновь пытаюсь вспомнить. Когда я тонула, застряв в байдарке, было ли мне страшно? Ледяная вода ласкает кожу. Не обжигает, нет. Просто мир вокруг...другой. Можно было не дергаться и остаться.
Он отпускает меня и идет к шкафу. А я падаю обратно на кровать. Вы же хотели послушную куклу, куратор. Одевать, раздевать, в позы правильные ставить. Желание вампира - закон, играйте.
Выбирает там какую-то одежду, возвращается ко мне.
– Мы все равно поедем, Лара.
Не сомневаюсь. Вот только без моей помощи. А я ухожу бродить в сады Сериэнты. Люди там пропадают, вот и я пропаду. Без вампиров, просто. Вспоминаю извилистые дорожки, беседки, увитые цветами, гроты, где тихонько журчит вода. Вот так забрести, заблудиться...и уснуть...
А куратор умеет не только раздевать. Одевать у него тоже получается. А причесывать? Косы ж он, кажется, не плетет? Или наврал? Не плетет. Расчесывает
и закалывает в хвост. Вампирской заколкой по вампирской моде. Кукла его, имеет право. А в садах Сериэнты все еще лето. И солнце светит, и ароматы цветов кружат голову. Вот только розами пахнет...напрасно. Не люблю этот запах. Слишком нежный, сладкий...лживый...Он ставит меня на ноги.
– Идем.
– Нет.
Я падаю. До конца не успеваю, он подхватывает на руки и несет. Сажает к себе в машину, привозит в университет. Вновь пытается заставить меня идти. Я падаю, повиснув на его руке.
– Я не буду.
– Тебе придется.
– Нет.
Вновь несет на руках. Мне все равно, мне уже все равно. Я уже заблудилась в ее садах, и вьюнки оплели мне руки, и бабочки сидят на моих плечах. Если я шевельнусь - они улетят.
Он относит к себе в кабинет и сажает в кресло.
– Присядь. Давай спокойно поговорим.
Он отходит, и я сползаю на пол.
– Нет.
Лежу щекой на паркете, изучаю рисунок. Ведь это ж, наверно, годичные кольца. А из какого дерева сделан паркет? Не знаю, никогда не интересовалась. А вот он, наверное, знает. Он же у нас все знает про цветы и деревья. Вот только не скажет. Потому, что я не спрошу, а сам он не догадается.
Он вздыхает, садится в кресло.
– И долго это будет продолжаться?
– Сколько захотите. Надоест - убьете.
– Лара, прекрати это.
– Нет.
Молчит. Смотрит. Мне все равно, мне уже все равно, я пытаюсь определить, сколько лет было дереву, из которого сделали ближайшую к щеке дощечку.
– Лариса, давай серьезно. Ты, вообще, еще хочешь быть врачом?
– Нет.
– А что ты хочешь?
Молчу. Хотите здесь вы, куратор. Мне зачем, у моих желаний нет шансов против ваших.
Пауза.
– Ты мне можешь хотя бы объяснить, что на тебя нашло? Что это была за дикая выходка?
– Ваша? Природная жестокость, наверное. И многовековая вседозволенность.
– Несомненно. Один вопрос, если можно: а каким языком мне тебе объяснять недопустимость твоего поведения? Я что, плохо с тобой обращался? Мучил тебя, бил, насиловал? Оскорблял, быть может? За что мне такой подарок? Ты подвела меня с работой, ты опозорила меня перед гостем... Он, кстати, очень веселился, просил благодарность тебе вынести от его имени: его давно так никто не развлекал.
– Я рада.
– Я вижу. Ответь на мой вопрос, пожалуйста.
Молчу. А уборщица халтурит - пылинки есть. И как же ей не совестно, светлейшего ж вампира кабинет.
– Лариса!
– А ты бей. У тебя хорошо получается. Я буду плакать, умолять остановиться, со всем соглашусь. Заодно и расскажу. Вот все, что хочешь услышать, то и расскажу, и даже теми словами, какие потребуешь. Главное бей, не останавливайся.
– Лариса, перестань, я не собираюсь тебя бить. Я поговорить с тобой хочу.
– Хоти.
– Лариса!
– Бей.
Он опускается на пол, приподнимает меня, прижимает к своей груди. Там слишком тепло, я помню. Ухожу на дно, ныряю в омут, за заколкой. Вода холодна, бурлит, крутит, и дно неспокойно - муть, взвесь. И солнце не пробивает, не разглядеть, а руки совсем замерзли, и не могут ничего нащупать.