По ту сторону черной дыры

– Товарищ полковник, – спокойно произнес Львов, – зря вы разрешили ребятам бороды носить. Это и негигиенично, и вообще!

– Сегодня же всем сбрить! – приказал Константин Константинович, – эта демократия уже боком вылазит. Устав не дураки писали.

Пелена в глазах посла начала спадать. Он ухватился за край кровати и приподнялся.

– Господин полковник, – пробормотал он, – я сам виноват. Думал, выдержу.

– Ха! – пророкотал Норвегов, – батенька, да с этими жеребцами и я не рискну! Не та форма, знаете ли! Видели когда-нибудь загнанную лошадь?

Посол кивнул.

– А вот я не видел, но вы ее очень напоминали! Хорошо, вот наш врач вас откачал. А ежели бы что? – Шарль что-то невнятно пробормотал.

– Что? – наклонился к нему врач.

– Завтра снова побегу! – отчетливо произнес пациент. Вокруг заржали.

– Наш человек! – произнес обрадованный Резник.

– Если только с карантином, – с сомнением произнес полковник, – эти вас насмерть загонят. Одно слово – орлы!

Посла выписали днем. За ним зашел барон Ла Мош – его правая рука и верный друг.

– Надеюсь, Шарль, вы подадите официальный протест? – спросил он, раздувая щеки. Граф озадаченно посмотрел на него.

– Барон, какой протест? Я по собственной глупости попал в этот переплет! Это все равно, если бы я погнался за ветром! Какой протест? Кому протест? – Ла Мош пожал плечами.

– Как знаете, граф, как знаете. Вы уверены, что в отношении вас не применялось силы либо принуждения?

– Абсолютно. Тем более, что я с завтрашнего утра начинаю заниматься с молодыми воинами, да и вам того советую – узнаете массу полезных вещей.

– Граф, я с пятилетнего возраста не расстаюсь с мечом, и ни один из этих вояк не сможет меня победить в честном бою – вот в чем я уверен на все сто! А для того, чтобы передвигаться с большой скоростью, существуют лошади.

Де Лавинье недоверчиво покачал головой.

– Зачем же вы, Арман, согласились сопровождать меня в этом путешествии? – барон остановился и хмуро улыбаясь заявил:

– Вы мой друг, Шарль. Как же я мог отпустить друга, да еще такого неисправимого романтика в столь дальние края?

Граф горячо пожал приятелю руку и, простившись с ним, поспешил к себе. Организм требовал пищи.

Вечером Норвегов вызвал к себе Андрея и приказал ему лично наблюдать за физзарядкой карантина, к которой должен был присоединиться посол.

– Это не значит, что нагрузки должны быть снижены – просто наблюдай, чтобы этот Лавинье не помер во время кросса. Я думаю, что три километра – для него нормально.

– Знаю, отец. Помню, как я умирал во время «трешки», а сейчас «десятку» каждое утро пробегаю. Настя было увязалась со мной, да надолго ее не хватило. Сказала, что это чистой воды идиотизм – бегать без нужды.

Полковник фыркнул.

– Может и этого посла надолго не хватит. Шутка ли: в шесть утра отрывать свою французскую задницу от перины и нестись по морозу как угорелый!

– Не шутка! – подтвердил Андрей. Ладно, посмотрим на него.

Утром Шарль бежал вместе со взводом карантина. Так, как возможности полноценного отбора были ограничены, на службу призвали всех, кого было можно: офицерских сынков, пацанов из слободы и даже двух-трех случайных «солдат удачи», прибившихся к городку.

«Пастухом» при карантине был Горомыко, гонял бойцов нещадно так что Андрей Норвегов даже жаловался отцу, командир лишь посмеялся.

– Ныть всякий горазд, а вот сержанта обставить – кишка тонка.

У вояк из карантина было то преимущества, что службу тянули они уже недели три, и поэтому успели привыкнуть к заутрени – «трешке» по пересеченной местности с забеганием в спортивный городок. Посол держался молодцом, но все-таки бежал в конце. Зато в спортивном городке он подтягивался и отжимался за троих – руки, с детства привычные махать мечом хозяину служили исправно. Резник в конце даже похвалил:

– Молоток, Шарль! Если разрешат тебе автомат повесить – отличный солдат получится.

Эта похвала, сделанная панибратски и без соблюдения приличий согрела сердце посла. Он был реалистом и понимал, что слова от чистого сердца не упаковываются в благозвучные формы. Он был по настоящему счастлив.

После обеда Шарль зашел в штаб и шокировал командира своей просьбой. Норвегов и присутствующий при сем начальник штаба ошалело переглянулись, затем Константин Константиныч напомнил послу:

– Имейте в виду: служба в нашем войске не оплачивается, три года призвавшиеся проводят на казарменном положении, вам придется забыть о том, что вы граф и научиться подчиняться. Вас это не останавливает?

– Наоборот, господин полковник. Мое желание поучиться вашему воинскому искусству только усилилось! – твердо отвечал Лавинье.

– А ваш король? – сделал последнюю попытку начальник штаба, – он как отнесется к тому, что вы поступите на службу другого государства?

– О, сир! Я уверен, что король меня поймет.

– Ладно! – сдался Норвегов, – сдавайте дела барону де Ла Мош и вечером жду вас в казарме. Инструктаж проведу лично. Как у вас с рыцарской честью?

– В смысле? – удивился посол.

– Готовы присягнуть мне на верность?

– Только не против сюзерена, – не колеблясь ответил Лавинье.

– Идет, – пожал ему руку Норвегов, – в тексте присяги сделаем исключение. Ступайте, прощайтесь с гражданкой.

– С какой гражданкой, – удивленно озираясь по сторонам, выдавил Шарль. Семиверстов хмыкнул в кулак.

– С цивильной жизнью, – исправил свою ошибку командир. Лавинье поклонился и ушел.

Начальник штаба загадочно посмотрел на Константина Константиновича. Тот возвел очи горе:

– Да знаю я! У нас не иностранный легион, но! Если уж хочется человеку – пусть послужит.

– А где гарантия, что он не подослан тем же самым Людовиком с целью подглядывания и подслушивания?

– А также поднюхивания и подщупывания! – весело отозвался Норвегов, – а на кой черт мы держим особиста? Пускай занимается! Где он там, кстати? В запой не ушел после ухода жены?

Начальник штаба покачал отрицательно замахал руками.

– Какие запои? Взрослый мужик, сына воспитывает, некогда ему ерундой заниматься.