По ту сторону смерти

Шторм снова поднял руку.

— Это-то меня и пугает, — произнес он жалобно.

На толстых стеклах очков Харпер догорали последние блики дня. Бернард не смог разглядеть ее глаза, но заметил, как смягчилось ее лицо, когда она посмотрела на Шторма.

— Мой юный друг, — сказала Харпер, — София Эндеринг большая девочка. Она уже взрослая. Скажи ей правду и предоставь ей самой принимать решение.

Шторм прислонился к стене. В его глазах появилось выражение растерянности и страха. Он был похож на испуганного ребенка. В такие моменты Бернарду хотелось удариться во все тяжкие — хотелось забыться.

— Не знаю, могу ли я рассказать ей, — пробормотал Шторм. — Имею ли я право.

Воцарилось молчание — тягостное, тоскливое молчание. Шторм тупо смотрел на висевшее на стене бра. Бернард разглядывал носки кроссовок. Харпер сосредоточенно изучала трубку. Все трое избегали смотреть друг на друга.

Затем Шторм, не произнося ни слова, направился к выходу. На пороге он оглянулся и смерил Харпер недобрым взглядом.

— В таком случае как ты могла поступить так со мной? — тихо спросил он. — Я же был вне игры, понимаешь? Я сжег все мосты. Я спокойно плыл по течению, и меня это вполне устраивало. Ты понимаешь? А теперь…

Бернард ждал, что ответит Харпер. Но Харпер продолжала молча разглядывать трубку. Шторм постоял еще немного, затем повернулся и вышел.

Как только за Штормом закрылась дверь, Харпер вдруг вскочила и, как была в одних чулках, стала мерить шагами ковер с цветочным узором, время от времени машинально тыкая мундштуком трубки себя в подбородок. И не переставая бубнить:

— Бернард, мы уже рядом. Мы близко. Сегодня, этим вечером, мы, возможно, все поймем. Что-то узнает Ричард — что-то я. Мы поймем все…

Бернард встал и, стараясь двигаться с присущей ему неторопливой грацией, удалился в примыкавшую к редакционной комнате кладовку. Он был возбужден и не хотел, чтобы Харпер это заметила.

В кладовке хранились старые журналы, папки с газетными вырезками, коробки с карандашами и ластиками, макетные листы, сломанная машина для резки бумаги. После того как в редакции появился компьютер, все это превратилось в ненужный хлам, но Харпер не хотела ничего выбрасывать. Кроме того, здесь имелись раковина, холодильник и электрический чайник. При желании можно было приготовить кофе, чай или горячий шоколад. Бернард сунул в рот сухой крекер и включил чайник.

Он слышал, как Харпер нервно расхаживает по комнате, разговаривая сама с собой.

— Нет, каков наглец? Самонадеянный наглец. Носится со своим собственным «я»… все эти годы… ошибка… ошибка… Ну сегодня-то мы наконец узнаем все…

Бернард бросил в черные кружки пакетики с чаем, задумчиво глядя на закипающий чайник.

— Как по-твоему, сколько Ричард еще протянет? — крикнул он.

Шаги смолкли. Из носика чайника вырвалась струйка пара, щелкнул выключатель.

— Не знаю, — угрюмо буркнула Харпер. — Но по-моему, не пройдет и года, как ему потребуется помощь врача.

Бернард, которого начинала мучить изжога, кивнул и разлил по кружкам кипяток.

— А тебе не кажется, что все это — ну, то, что ты используешь его таким образом, — что все это не делает тебе чести? Я хочу сказать — это очевидно — он по уши влюблен в красотку Эндеринг, а ты выуживаешь через него информацию…

Как только кружки нагрелись, на их черных поверхностях проступили странные рисунки: лица инопланетян с пустыми круглыми глазами и выпуклыми, несоразмерно большими лбами. Они были выполнены особой чувствительной краской и проступали лишь под действием тепла. Это были сувениры, которые редакция дарила своим подписчикам. Фокус с инопланетянами неизменно приводил Харпер в восторг.

Вот и теперь она гулко расхохоталась, когда Бернард протянул ей кружку. Она уже обулась и сидела на краешке кресла. Бернард вернулся к столу и опустился на табурет. Харпер поднесла кружку губам и принялась громко дуть на горячую жидкость. От пара у нее запотели очки.

— Если кто его и использует, то только не я, — сказала она, заметив вопросительный взгляд Бернарда. — Ты же сам говорил. Именно с появлением Шторма все пришло в движение. Он замешан во всех событиях — причем с самого начала. История, которую он прочитал на вечеринке, его связь с девушкой, даже его одержимость привидениями — все это сыграло свою роль. Героем управляет судьба, мой друг, остальные просто тащатся следом. Ричарду Шторму осталось ответить лишь на один вопрос: сможет ли он стать героем собственной жизни?

— А как же Эндеринг?

Харпер задумчиво покачала головой:

— На ее месте я непременно влюбилась бы в него.

— И разбила бы свое сердце…

— Не задумываясь… Вдребезги.

— Черт побери! — Бернард с грохотом поставил кружку на стол рядом с клавиатурой. — И ты еще смеешь говорить, что он самонадеянный наглец! Да ты самонадеянна ничуть не меньше Яго.

Харпер многозначительно кивнула:

— Он делает свое дело, я — свое.

Бернард порывисто отвернулся и, чтобы скрыть обуревавшие его эмоции, принялся лихорадочно искать себе какое-нибудь занятие. Именно в этот момент его взгляд упал на желтый конверт, лежавший в ящичке для бумаг.

— Это еще что? — спросил он, открывая конверт.

— Ах да. Это-то я и имела в виду, когда говорила о сегодняшнем вечере. — Харпер поставила кружку на низкий кофейный столик и встала. — Это баллада «Юный Уильям», относящаяся к четырнадцатому веку. Я обнаружила ее в одной антологии в Лондонской библиотеке. Пришлось перевести ее на современный английский — памятуя о твоем прогрессивном образовании.

— Премного благодарен.

— Я воспринимаю эту находку как подтверждение того, что мои предположения оправдались — и «Черная Энни», и «Замок алхимика», и «Волхвы» восходят к одному и тому же, более раннему источнику, возможно, английскому и, возможно, датируемому тринадцатым или даже двенадцатым веком. Сходство очевидно.

— И тебя это заинтересовало?

Харпер взяла сумочку и трость и смерила Бернарда долгим, испытующим взглядом.

— Бернард, Бернард, — протянула она, выделяя каждый слог, и в ее голосе послышалось осуждение. — Это не могло меня не заинтересовать. Посуди сам. Яго открыто, не делая из этого тайны, охотится за триптихом Рейнхарта. Он даже хочет, чтобы об этом знали, и надеется, что хозяева других створок дадут о себе знать. Он боится другого — вдруг кто-то догадается об истинной причине, которой объясняется его любовь к искусству.

— И причина кроется в средневековых байках?

— Вот именно. Это след — по крайней мере на этом настаивает наш друг доктор Мормо. Думаю, именно эти истории подтолкнули Яго к поискам триптиха, и именно они, возможно, приведут нас к разгадке.

Бернард, озабоченно наморщив лоб, прочитал балладу.

— Все сходится, — продолжала Харпер. — Заметь: Яго забеспокоился лишь тогда, когда Йорг раскопал для меня «Замок алхимика», звено, связывающее триптих с первоисточником. Именно после этого Яго натравил на нас своих головорезов. Теперь, если я не отступлюсь и продолжу искать первоисточник, объединяющий все эти произведения…