По ту сторону смерти

Перед глазами у него растекалось синее зарево, в голове стоял неумолчный вой сирены.

— София!

Шторм перегнулся через перила — благо пояс оказался коротким, — схватил Софию за руку, с глухим стоном втянул на балкон и, наконец, рухнул навзничь под тяжестью ее тела.

Не давая себе ни секунды передышки, он встал на колени. София давилась, не в силах вдохнуть. Шторм, изрытая проклятия, ослабил петлю и через голову, рывком, сорвал с нее пояс-удавку. Обмякшее тело Софии медленно сползло на пол. Ее душил кашель.

Шторм склонился над ней, вне себя от злости, ему хотелось отхлестать ее по щекам — проучить ее. Он уже занес было руку, но спохватился, сжал кулаки и, потрясая ими, в бессильной ярости завопил:

— О-о-о! О-о-о-о!..

София долго ловила ртом воздух и наконец глубоко вздохнула. С ее губ сорвался хриплый крик, и она бросилась на Шторма с кулаками. Волосы упали ей на лицо, но она продолжала вслепую размахивать руками. Один из ударов пришелся Шторму в висок, он чертыхнулся и схватил ее за запястье.

Но в этом уже не было никакой нужды. Тело Софии, озаряемое голубыми вспышками, вновь обмякло, голова упала на грудь. Вой сирены то нарастал, то стихал, и тогда становились слышны сдавленные рыдания. Шторм коснулся ее плеча. София вздрогнула и раздраженно отмахнулась.

Внизу послышались чьи-то голоса, шаги. Сирена выла не переставая.

Шторм, упершись ладонями в колени, удрученно вздохнул.

А София все плакала и плакала…

V ЮНЫЙ УИЛЬЯМ баллада

«О, кто там в двери мои стучит? — Вдовая Энн спросила. — Кто там стучится в полночной мгле, В такую ужасную ночь?» Тук-тук. «О мать, это Уилл, твой сын. Меня ты под сердцем носила. Продрог я, устал бродить по земле, И никто мне не хочет помочь». «О, ты ли, сынок, что пропал давно, Мальчик мой дорогой? В недобрый час ты вернулся, сынок, Мне страшно, мне страшно невмочь!» Тук-тук. «Мне холодно и темно, Я — сын единственный твой! Впусти меня, матушка, весь я издрог, И никто мне не хочет помочь». «В тоске по тебе я лишилась сна, Храни нас, Крестная сила! Где был ты, мой сын, где блуждал столько лет, Откуда вернулся в ночь?» Тук-тук. «Был я в замке у колдуна, Куда не ходить ты просила. Впусти — был я там, где жалости нет, Где никто мне не мог помочь». «Что делал ты там? Я была одна, Святых за тебя молила… Скажи мне — что там ты вдали увидал, Зачем ты умчался прочь?» Тук-тук. «Я увидел дочь колдуна, Меня она поманила. Лишь сладкий голос ее услыхал — Уж никто бы не смог мне помочь». «Что сделала дочь колдуна с тобой, О Уилл мой, о сын мой блудный? Скажи, не таись. Никогда ты не лгал, Так ложью себя не порочь». Тук-тук. «Мне в сердце вонзила свой Кинжал она изумрудный, И жизнь мою собрала в бокал, И мне не хотела помочь. Пила, точно мед, мою кровь из вен Да сердце в пирог запекала..» Тук-тук. «О мать, отвори мне скорей, Иль сыну не хочешь помочь?» Тут зарыдала бедная Энн, Как ветер к дверям подбежала… Но — никого у дубовых дверей, Лишь темь, да холод, да ночь. Всю ночь бродила — лишь ветер стонал, А на заре услыхала: Тук-тук — близ церкви, из-под земли. Тук-тук — никому не помочь. Ногтями землю разрыла она, Там белые кости лежали. И кости Уилла в могилу легли, Когда закончилась ночь. [28]

28

Перевод Наны Эристави.

VI ХАРПЕР ОЛБРАЙТ И СКРЫТЫЙ МЕХАНИЗМ ИСТОРИИ

1

Каменные столбы, образующие правильный круг. Чей-то голос, шепчущий магические заклинания. Глубокая ночь.

Это место называли перекрестком «ивовой лозы». Под ним пересекались подземные реки, а в воздухе клубилась и вибрировала живая энергия. Поговаривали, что здесь из-под земли вырываются семь хтонических спиралей. Спирали обвиваются вокруг семи каменных истуканов и наделяют их магической силой.

Был канун сретения. Ночь освящения свечей. Ночь Черного Шабаша. В эту ночь старик принес сюда свою жертву.

Сухая трава шуршала у него под ногами. Низко над землей стелились тяжелые, рваные тучи. Полосы серебристого лунного света чередовались с глубокой тенью. Старик старался держаться в тени. Он был один. И совершенно нагой. Одутловатое лицо, обвислая кожа, огромный, безобразный живот, съежившийся от холода фаллос.

— Восстаньте из ада, — бормотал он себе под нос, — Гела, Геката, Богиня Перекрестка, Горго, Мормо, Луна…

В правой руке он держал холщовый мешок, в котором кто-то шевелился и жалобно скулил. Губы у старика обветрились и потрескались, глаза словно остекленели. В левой руке он сжимал атаме — жертвенный нож.

Наконец он подошел к магическому кругу, где под хмурым небом стояли семь каменных идолов. Согласно легенде, это были семь дев, проклятых за то, что в воскресенье они исполняли непотребные танцы. Черты идолов почти стерлись от времени. Но призрачный свет луны, пробивавшийся сквозь толщу облаков, словно оживлял их.

Старик вышел в центр круга. Здесь он черпал оккультную энергию и слушал, как бурлят подземные воды. Здесь он внимал языческой мелодии, под которую танцевали некогда семь дев. Старик опустился на колени перед небольшой пирамидой, сложенной из поленьев, — будущим костром. Скрипнул мелкий галечник.

Внутри стояла удивительная тишина. Ветер завывал за его пределами, не смея тревожить идолов.

— О ты, возлюбленный Тьмы, враг Света и ангел Ночи. Ты, кого веселят вой ведьмы и горячая кровь…

Старик опустил на землю холщовый мешок и жертвенный нож. Рядом с поленьями лежала зажигалка, которую он предусмотрительно оставил здесь раньше. Затем он сунул руку в мешок и извлек из него щенка.

Несчастный песик заискивающе смотрел на человека.

Левой рукой держа щенка за шкирку, старик взял в правую зажигалку, высек пламя и прищурился; зрачки его заметно расширились.

Щенок жалобно скулил, словно умоляя выпустить его на свободу. Старик поднес огонек зажигалки к сухой листве.

— О ты, кто бродит среди надгробий…

Листва занялась, послышался сухой треск.

Огонь охватил сухие ветки, распространяя вокруг красноватое свечение.

— Хорошо, хорошо, — бормотал старик.

Щенок тявкнул и поджал хвост.

— Пора. — Старик поднял нож над головой с торчащими во все стороны жидкими седенькими волосами.

— О ты, пьющий кровь и вселяющий ужас в сердца смертных. — Голос его окреп. — Гела, Геката, Горго, Мормо, тысячеликое божество, прими мою скромную жертву.

Стальной клинок сверкнул в лунном свете — старик сделал взмах ножом, вознеся его еще выше.

Внезапно над занимавшимся костром взметнулся столб искр, словно кто-то незримый сделал глубокий вдох. И от одного из темных силуэтов отделилась чья-то фигура.

Старик вскрикнул, не в силах сдержать охвативший его благоговейный ужас.

Раздался громоподобный голос:

— Руки прочь! Не тронь животное!

Старик выронил нож, и тот, звякнув, упал на каменистую почву.

— Харпер? — прошептал он.