По волчьему следу
Шрифт:
Ноздри дрогнули.
Пасть приоткрылась. Зверь показал клыки, желтые, толстые и длинной с палец. Скользнул по ним язык…
– Твою мать… я уж думал, все видел, - шепотом произнес Тихоня, но и на звук его голоса дернулось драное ухо. А голова склонилась на бок. Зверь словно раздумывал, что ему делать.
А я…
Я вдруг сделала шаг. Как когда-то.
И руку вытянула. Он эту руку отхватит без труда. Зарычала Девочка…
– Тихо, - велела я ей. И закрыла глаза. Зверь?
Звери… это просто Звери. Они не злые. И не добрые. Они такие же, как те, из кого их создали. Только больше,
– Здравствуй…
Сейчас не рассвет. И солнце не проследит за мной. Но ведь боги, они всегда рядом, даже когда далеко. И помогут… тем паче эти земли – земли Волоха. А ему ли, хозяину всех зверей, не знать…
Чего?
Не додумала.
Медведь качнулся. Теперь я видела его и с закрытыми глазами. Такого большого и все же… ему плохо. Больно. Его изменили, но… не так.
Неправильно.
– Иди сюда…
Его опутывали нити солнечного света, но такие… словно кто-то взялся вязать клубок, да, не справившись, бросил.
– Не надо бояться… я не сделаю больно. Я – не те, кто сотворил это с тобой…
Голос мягкий и ласковый. И он слушает. А я… я надеюсь… на что я вообще надеюсь? Я ведь ничего не умею. А что с Девочкой вышло, так это… случайность.
Случайности случаются.
Сейчас же…
В лицо пахнуло гнилью, и от запаха этого волосы зашевелились. В ладонь же ткнулось что-то влажное. И горячее. Очень горячее.
Зверь заурчал.
А я… пальцы прошлись по шерсти.
– Хороший…
Душа его была здесь. Ложь, что у животных души нет. Есть. Иначе бы ничего не вышло… но она устала. И я разбираю нити. Зверь урчит, и дышит, медленно, натужно. Я вижу, как ребра растягивают грудную клетку, и шкуру тоже, и она, не выдерживая, снова лопается.
Больно.
Я заберу его боль. И нити… надо распутать их все. Потихоньку… вот так… ворчание становится громче.
– Не лезь… - это доносится из-за спины, я слышу, хотя все одно как через слой воды. – Не мешай.
– Она такая же ненормальная, как вы… а вы куда лезете?
Бекшеев.
Я же говорила, что не усидит. И теперь подходит. Тоже медленно. И даже старается двигаться плавно, но нога подводит. Да и не умеет он по лесу ходить.
Зверь насторожен.
– Свой, - я не столько говорю, сколько мысленно отправляю ему. – Свой… он силу несет.
Сил у меня крохи. А вот Бекшеев маг, пусть и не боевой. И вдвоем, может, получится… что? Не знаю. Распутать нити до конца… там, на острове, был альбит. И мне повезло. А тут?
Тут Бекшеев.
Это лучше. Надежней всякого альбита.
Только все одно он ненормальный. Но руки его опускаются на плечи, а в ухо говорят:
– Бери.
И я беру.
Беру полной горстью эту вот, подаренную мне силу. Я беру, чувствуя, как течет она сквозь меня и к зверю. И тот тоже чует, вздыхает, снова окутывая нас вонью гнилого мяса и плоти. И Бекшеев чихает.
А что он думал.
Медведи зубы чистят редко. А вот падаль любят и весьма.
Так и стоим.
Втроем.
Пока нити не распутываются. Последний узел рассыпается сам, стоит тронуть, и я слышу тяжкий долгий вздох. Открываю глаза… краснота из глаз уходит.
Карие они.
Разумные.
–
Прости, - говорю ему тихо-тихо, зная, что поймет. – Но это все, что я могу… я… не так и много умею.И зверь тоже вздыхает.
А потом тянется, и морда его касается моей щеки. А потом вся эта огромная туша начинает заваливаться на бок.
– Берегись! – Бекшеев выдергивает меня, и мы падаем.
Вдвоем.
На мох.
Лежим. Пялимся в темноту. Звезды вон считаем. Раз, два, три, четыре… звезд сквозь полог листвы пробивается немного. Как раз, чтобы считать не притомились.
– Я… кажется… провонялся насквозь… я не знал, что медведи такие… я их только в зоосаду видел.
– Там, наверное, нормальные были.
– А этот не нормальный?
– Абсолютно.
– Как мы?
– Это точно, - над нами склонился Тихоня. – Целы?
– Не знаю, - я попыталась пошевелить руками. Получилось. Кажется.
– То, что у тебя мозгов нет, это я знал… но вы-то, шеф! Умный человек! А… - Тихоня протянул руку, которую Бекшеев принял. И с опорой на нее поднялся. С кряхтением, со стоном даже. – А если бы вас сожрали? Мне ж объяснительную пришлось бы писать…
– Не волнуйся, - я тоже получила руку. – Если бы сожрали нас, сожрали бы и вас. И никаких тебе объяснительных.
– Умеешь ты утешить.
Ноги держали.
Дрожали, но держали… нет, зверюга все же здоровенная. Даже лежащий, медведь производил впечатление. Сейчас он казался горой, огроменной, темной.
– Ух ты… - Васька вылез из кустов. – Это ж… это ж скажи, так в жизни не поверят! Это… это он чего такой стал?
– Жрал всякую пакость, - отозвался Тихоня. – Вот и стал…
– Вы позволите? – некромант приблизился. – Мне кажется, что медведи не должны быть… такими… даже измененные.
– А вы встречали?
– Да… только… минутку.
Софью он вытащил на руках, поставил и бережно отряхнул листики с её одежды. Посмотрел на нее.
На медведя.
И снова…
– Он давно умер, - сказала Софья и положила руку на некроманта. – Подведи поближе?
– Живой был! – возразил Васька. – Клянуся! Я его не видел! Я ж тихонечко ехал, потому как темень… а тут дорога так себе. Туточки и днем не проедешь, особливо, если дождь был. А дождя не было, но все одно же ж… ночь. И дорога.
Он оправдывался, правда, при этом обеими руками сжимая ружье. И взгляд его был направлен на медведя. А ведь не боится.
И это странно.
– Я в него шмальнул… от аккурат через стекло. Еще подумал, что у меня за это стекло ежели, так три шкуры сдерут! Бюджету на ремонт нету. Скажут, иди, Васька, ищи сам, где новое стекло ставить. Или так езди, без стекла, чтоб с ветром в харю.
Подросток.
И пусть крепкий, любопытный, как все подростки, но… говорит спокойно, и кажется, его больше заботит именно это вот, выбитое стекло, чем то, что его едва медведь не сожрал.
– А теперь и вовсе… - он перевел взгляд на машину. – Уволят… точнехонько уволят… и скажут, что сам виноватый, не сберег… а как…
– Не уволят, - Бекшеев шагнул к звериной туше и поморщился. – Я… скажу, что имели место обстоятельства непреодолимой силы. И что твоей вины нет. Да и… ты молодец, не испугался.