По законам братства

– Как здорово, что мы пришли пораньше, – обрадовалась Люда. – Можно погулять немного.

–Давайте зайдем в Елисеевский. Я давно не был там.

Они зашли в магазин. Людмила рассматривала витрины и задержалась у вазочек с пирожными.

– Вам какое-то понравилось?

– Вот это, розовое…

– Дайте, пожалуйста, два розовых пирожных с золотыми шариками, – Володя протянул деньги продавцу.

– Оно же дорогое, – на ухо зашептала Люда, пытаясь остановить Володю.

Володя, не отвечая, взял пирожные на тарелочке, поставил на стол под пальмой, заказал ей и себе чай.

– Не думайте о цене. Такую красоту надо съесть с удовольствием. Они чокнулся тихонько чашечками:

– За наш первый поход в театр.

– За «Щелкунчика»! – улыбнулась Людмила. – Для меня поход в театр – это особый день. С самого утра в предвкушении чего-то необычного и торжественного.

– Как это? – не понял Снегирев.

– Ну, понимаете, это как в детстве. Ждешь, ждешь праздника, а он все не наступает. А тут мама и говорит: «Утром проснешься, и все будет…»

Я обычно спрашивала:

– А если я рано лягу спать и проснусь, будет уже завтра?

– Будет, доченька, будет.

– И праздник?

– И… праздник!

– И вот утро наступает. От сознания того, что праздник уже за окном, меня каждый раз захлестывало чувство восторженности. Оно наполняло сердце, душу, делало меня самой счастливой на свете. Я летала.

– Надо же. Не думал, что театр для вас – состояние души.

– Теперь знайте, Володя.

– Покажите, пожалуйста, билеты, – попросил Володя.

– Зачем? – удивилась Люда, но достала из стоящей на столике маленькой сумочки билеты и протянула ему. – Вот.

Он разгладил квиточки, похожие на яркие праздничные поздравительные открытки с новогодней елкой, Машей с игрушкой- Щелкунчиком на руках, рассмотрел их со всех сторон, достал деньги и положил в Людмилину сумочку.

– Вы зачем…? начала девушка.

– Билеты должны быть у мужчины, – отрезал Владимир и положил билеты к себе в карман.

Людмила прикусила язык и немного покраснела. На белых щеках проступили ярко- розовые пятна, как яблоки. Володя отметил, что она слышит его и не пытается рулить его чувствами, желаниям и поступками. Это порадовало его. Больше всего в жизни ему б не хотелось, чтоб его принижали и управляли им.

В фойе театра Володя заметил, что Людмила наблюдает за тем, как люди рассматривают их пару, как оценивают. Он глянул на себя в большое зеркало, в курсантской форме он смотрелся очень торжественно и элегантно. Людмила, зная, что Володя в форме, видимо, подобрала наряд соответственно случаю и спутнику. На ней был темно – серый приталенный шерстяной сарафан и белая капроновая блузка с длинным рукавом и с эффектным воздушным жабо: и торжественно, и нарядно. Опираясь на Володину руку Володи, она сняла сапоги и надела черные лодочки. Он снова посмотрел в зеркало: ему очень понравилось, как они смотрятся со стороны вдвоем. Заодно оглядел других женщин, чтоб убедиться в том, что его спутница абсолютно ни в чем им не уступает. Очень многие были в длинных, почти бальных платьях, пышных юбках, дорогой переливающейся модной чешской бижутерии, в очень красивых туфлях.

– Пойдем в зал? – спросил Володя.

– Да, наверное, – согласилась Людмила.

Владимир, поддерживая Люду под локоть, повел в зал. Он старался себя вести солидно и по – взрослому.

Билеты были во второй ложе 1 яруса.

– Надеюсь, сцену будет видно хорошо. Я смогла достать билеты уже только те, что близко к сцене. Все хотят посмотреть этот спектакль перед самым новым годом.

Люда беспокоилась напрасно, видно было хорошо. На сцене стояла невероятных размеров елка, украшенная свечами, шишками, конфетами и бусами. От нее невозможно было отвести глаз. Володя был в свердловском театре оперы и балета, куда они с суворовцами ходили по рекомендации преподавателя этики и эстетики «с целью повышения культурного уровня». Они слушали оперу, название которой он никак впоследствии не мог вспомнить. Помнилось одно: они не могли досидеть до конца, и только выучка и дисциплинированность останавливали от побега. Больше оперу он никогда не слушал.

А вот от балета отказаться не мог. Во-первых, никогда не был, надо было и такой опыт иметь в своем культурном багаже, а во-вторых, отказаться от приглашения девушки, которая достала билеты в праздничные дни, было нельзя.

Ленинградский театр потряс размерами и роскошью. Обитые красным бархатом кресла, красный занавес и балдахин над центральной царской ложей, резьба, покрытая позолотой, и сама тематика прославления русского искусства – все вызывало в нем трепет. Ослепительное убранство в театре впечатляло: хрустальная многоэтажная люстра, светильники, бархатный тяжелый занавес на сцене, обтянутые бархатом кресла – все было царственным. Он посмотрел в партер. За партером – амфитеатр – кресла на небольшом возвышении. Еще выше – ярусы – этажи. Справа и слева – ложи. Их ложа во втором ярусе вторая справа.

Постепенно зал стал заполняться зрителями. Раздался первый звонок, затем второй, третий. Свет постепенно погас, затихли разговоры, медленно стал раздвигаться занавес, и в душе Володи нарастало какое-то тревожно-радостное ожидание. Началось действо.

Слева от него на балконе сидела стайка девчонок, и время от времени они что -то оживленно обсуждали. На них со всех сторон зашикали зрители. Не помогло. Появилась высокая женщина в роговых очках. По всему видно, администратор. Она сделала замечание девушкам. Те на минуту замолчали, но тут же опять о чем – то заспорили, но уже полушепотом. Справа сидел представительный седой мужчина с красивой брюнеткой. «Наверное, дочь. Нет. Слишком молода», – подумал Снегирев и пригляделся к военному. Это был офицер с погонами майора, он больше смотрел на свою подругу, чем на сцену. «Любимая», – догадался он.

За спиной Владимира сидел мужчина. Он без остановки что – то рассказывал супруге, тыча пальцем в программку. Сидящая рядом женщина возмутилась поведением соседа и попросила замолчать. Тот попытался огрызнуться, не получилось – соседку поддержал весь ряд. Иначе и быть не могло. Театр – это не базар, не баня и не цех металлургического завода, где можно посылать кого угодно и куда угодно по любому адресу. Здесь, в царстве великолепия – ни-ни, дабы не вспугнуть хрупкую и очень капризную Мельпомену.

А спектакль был прекрасный! На занятиях в суворовском они слушали некоторые сцены. Володя пропевал про себя вместе с оркестром знакомые вальсы – «Вальс цветов», «Вальс снежинок», «Чай. Китайский танец». Танец завораживал. Он смотрел, как движутся балерины кордебалета и цветы на их платьях, которые словно дышат; как падают хрустальные снежинки и ложатся на оголенные плечи танцовщиц, на их белоснежные пачки. Сказочными были не только сюжет, персонажи, костюмы, но и состояние, в которое они погружали. Володя от переполнявших чувств захотел поделиться с Людой своими мыслями, он повернулся, встретился с ней глазами и понял, что говорить сейчас нельзя. Соседи не поймут их, а красота танца, музыки, переживаний были сейчас сильнее слов, которые он мог подобрать. Он молча улыбнулся, взял Люду за руку и немного пожал. Она ответила тоже сжатием пальцев и очень нежно погладила ими его ладонь. Они так и сидела до конца акта – ладонь в ладони.

В антракте они гуляли в фойе, рассматривали фотографии артистов, развешанные по стенам вестибюля, кадры из спектаклей, им хотелось пройти все закоулочки, побывать во всех уголках и почувствовать эту необычную, новую для них театральную жизнь.

– Что скажете про спектакль? – спросила Люда.

– Однажды в суворовском мы с ребятами по настоянию учительницы пошли в оперный. Самостоятельно, в свой увольнительный. Что слушали – не помню. Слов не понимали, что происходит на сцене –не ясно. Еле высидели. Больше на оперу ни ногой.