Побочный эффект

Оказалось, зависеть от кого-то — не так уж плохо. Теперь Паулина ни за что не отвечала. Не нужно было думать о чем-то, кроме как жалеть себя. Повседневностью пусть занимается Николай — ей некогда думать о глупостях. У нее жизнь разрушена — она должна думать об этом.

Ради него она бросила сцену. Ради этого мужлана, солдафона! Она была Паулиной Видовской, а кем стала? Офицерской женой, в которой никто не узнает бывшую знаменитость.

Месть доставляла ей невероятное удовольствие. Возможно, именно из-за нее она до сих пор оставалась с этим мужланом.

Самая главная месть, на которую только способна женщина — секс. Для Николая он очень важен — Паулина поняла это сразу, когда он только появился на ее горизонте. Столько чувств он вкладывал в бранные по сути слова, что можно было не сомневаться: именно от ее постельных умений и потерял голову. Значит, лучшей местью ему будет холодность. Отказывать ему в близости она не станет — это было бы слишком просто. Вот отвечать холодностью на его пылкость — самая изощренная месть.

Сама она к сексу была равнодушна. В былые времена относилась к нему вполне лояльно — но тогда в моде была свободная любовь, так что Паулина, вся из себя такая модная, вроде как вынуждена была получать от секса удовольствие.

Хотя… Она не всегда лишь демонстрировала это удовольствие. Иной раз и в самом деле получала. Но получала весьма своеобразно: не в момент близости, а просыпаясь поутру с незнакомым человеком. Это, мягко говоря, бодрило — никогда не знаешь, какой сюрприз тебя ждет, когда откроешь глаза. Когда-то сюрпризом оказался Николай. На ее несчастье.

Нет, мужа она определенно не любила. Хам, мурло, солдафон, а иногда и просто скотина.

Впрочем, днем она редко размышляла о незадачливой своей судьбе. Днем все было нормально: утром ненавистный муж уходил на службу и крайне редко появлялся раньше десяти вечера, что вполне устраивало Паулину. Пока сын был в школе, занималась хозяйством, получая от этого некоторое удовлетворение: это ее дом, она тут хозяйка!

Потом приходил Вадик, и жизнь вообще казалась подарком судьбы. Неужели когда-то она не желала его рождения? Быть не может! Это ей привиделось, не иначе. Вадичка — ее жизнь, ее смысл, ее бог. Ее Вадичка.

Мальчик рос послушным и ласковым. Николай зашугал сына так, что не было нужды заставлять того делать уроки. Вадик быстро смекнул, что проще выучить урок, чем терпеть тяжелую отцовскую руку.

Да и память у мальца была замечательная. Школьные предметы давались с легкостью. Он не столько учил уроки, сколько занимался самоусовершенствованием — даже не зная еще смысла этого слова.

Мог часами вырабатывать каллиграфический почерк, многократно выписывая одну букву различными способами и оставляя на вооружении самый красивый вариант. По нескольку раз переписывал домашнее задание, добиваясь идеального исполнения — ошибки, помарки или банальная небрежность воспринимались им как личное оскорбление.

Позже, когда в школе появились предметы, требующие определенных графических навыков — геометрия, физика, химия — он с видимым удовольствием вычерчивал всевозможные схемы и графики. У Вадима имелся целый набор деревянных линеек и лекал, которые он подолгу перебирал в руках, решая, которой из них стоит воспользоваться в каждом конкретном случае. Пластмассовые принадлежности не использовал: от них уже нанесенные линии могли размазаться, а грязь в тетради была для него абсолютно неприемлемой. Образно говоря, он, как Кай в гостях у Снежной Королевы, часами мог выкладывать из ледышек слово 'Вечность'. А мама часами же могла любоваться сыном, увлеченным любимым делом.

Паулина никогда не работала. Не из-за лени, хотя и не могла даже представить такую ситуацию, когда ей пришлось бы чем-то профессионально заниматься, кроме пения.

Но пение, увы, осталось в далеком прошлом. А потому она, не скрывая удовольствия, с чистой совестью сидела дома, прикрывшись уважительной причиной: приличной работы для женщин в гарнизоне не найти.

Дома хорошо: дома любимый сыночек. Вадичка. Вадюша. Когда он приходил из школы, Паулина словно просыпалась от зимней спячки. Порхала вокруг драгоценного сыночка, кормила не чем попало, а непременно чем-то изысканным. Даже если и готовила из обычных продуктов, то блюдо в обязательном порядке должно было выглядеть нарядным, и подано, как в лучших аристократических домах. Стол накрывался, как в ресторане, с полной сервировкой: тут тебе и белоснежные крахмальные салфеточки в ажурном серебряном зажиме, и целый набор тяжелых мельхиоровых приборов с затейливой головкой. Посуда непременно сервизная, фарфоровая — никакого фаянса, ни в коем случае! Вадик должен воспитываться в лучших традициях интеллигентных семей. И окружать его должна лишь исключительная красота.

Пока мама прибирала после обеда, мальчик полчаса отдыхал с книгой в руках. После этого они вместе садились за уроки. Не было ни малейшей необходимости сидеть над Вадиком и силой заставлять его делать домашнее задание, или следить за тем, чтобы он выполнил его аккуратно и правильно — иначе он и не умел.

Это была традиция: мама непременно должна быть рядом с сыном. Паулина с удовольствием наблюдала, как мальчик пишет упражнение по русскому языку или решает задачки. Как ровными рядами из-под его руки выходят слова и предложения, или же столбики цифр, или схемы, рисунки. Наблюдала, непременно хвалила едва ли не каждую минуту, периодически целуя в щечку или в губы, нежно и одобрительно поглаживая сыночка по спине.

После письменных уроков они приступали к устным, слившись щеками в единое целое над учебником, и вместе зачитывая вслух заданные параграфы. После этого Вадик становился перед мамой в центре комнаты и декламировал выученный урок. Не для того, чтобы доказать маме, что он все запомнил. Это была репетиция перед завтрашним выступлением в классе. Он репетировал не только содержание ответа, но и осанку, и выражение лица, и интонацию в том или ином месте пересказа, выделяя самые важные моменты.

Паулина слушала внимательно, подсказывая время от времени, где именно, на каком факте лучше сделать упор, как выделить его: просто голосом, интонацией, или, может, кивком или гневным взглядом, если по теме следовало осудить историческую личность за коварство или скудоумие.

Когда с уроками было покончено, Паулина окончательно хвалила сына смачным поцелуем в губы, что означало переход к следующему этапу распорядка дня. Учебники и тетрадки уже отдыхали в портфеле или на полке, а Вадим с мамой начинали заниматься собой. Раздевшись до пояса, прятали волосы под эластичными повязками, и приступали к игре в красоту — именно так называла это действо Паулина.

Вадик обожал эти игры. Ничто не сближало их с мамой так, как игры в красоту.

Первым делом они очищали кожу: мама — специальным молочком, Вадик — глицериновым мылом, тщательно взбитым в густую стойкую пену. После этого на кожу лица и груди накладывались самодельные питательные кремы. Чаще всего в ход шла сметана с полезными для кожи добавками, летом — с фруктами. Смесь долго взбивалась миксером, увеличиваясь в объеме и насыщаясь кислородом. Мама щедро мазалась ею до самого пояса. Так щедро, что маска едва не капала с нее.

Дальше начиналось самое интересное — массаж. Самая полезная полезность, по словам мамы. И просто очень веселое занятие по разумению Вадика.

Стоя на полу, мама усиленно терлась лицом о лицо Вадика и грудью о его торс. Именно от этого, утверждала она, грудь ее, несмотря на роды и долгое кормление, до сих пор выглядела девичьей.

Массаж был не только полезным и приятным, но и очень смешным мероприятием. Несколько минут они, хохоча и взвизгивая от удовольствия, возились, терлись друг о друга всеми частями тела. Под конец такого массажа даже их спины оказывались выпачканы сметаной.

После этого они принимали душ, опять же веселясь и пощипывая друг друга. Сначала мама отмывала чумазого сына. Потом Вадим нежно смывал с нее остатки сметаны. Под детскими ладошками расцветали нежные мамины соски. На мгновение она застывала, после чего смеялась низким, каким-то чужим смехом, и говорила всегда одну и ту же фразу, которую Вадик знал назубок, но все равно с нетерпением ожидал этого момента. Еще и еще раз, вчера, сегодня, завтра. Всегда, каждый день его жизни это будет повторяться: скользящая под руками жирная кожа маминой груди, вспухшие соски, задержанное на миг дыхание, короткий мамин смех и глубокий, взволнованный голос, выдававший смущение чувств сквозь нейтральную фразу: