Побочный эффект

Впервые за два месяца еженощных звонков Ларочка первой положила трубку.

***

Неожиданный визит Черкасова ничего не изменил. Они по-прежнему оставались начальницей и подчиненным.

Человеку невнимательному могло показаться, что не происходит ничего необычного. Лишь особо пристрастный взгляд уловил бы, что не все так просто.

Жалюзи в кабинете Русаковой по-прежнему были закрыты весь день. Однако теперь иной раз Ирина забывала открыть их на время визита Черкасова.

И происходило это все чаще. Тем не менее, любопытная секретарша после подробнейшего изучения обстановки сквозь щель в жалюзи вынуждена была констатировать: в кабинете не происходит ничего интересного. Да и после визитов Черкасова Ирина уже не выглядела выбитой из колеи. И Трегубович разочаровано выворачивала губки: фи, так неинтересно…

Ира не замечала ее разочарования. Вернее, ей было плевать на него, как и на саму Лариску. Плевать, что та думает. Плевать, что делает. Главное свое зло Трегубович уже совершила, тем самым обезвредив саму себя.

Нельзя сказать, что Ирина окончательно выздоровела. От такой боли не выздоравливают. Однако теперь она могла дышать. Не полной грудью, конечно — полной грудью она уже никогда не сможет. Но теперь она не задыхалась от боли. Она снова могла жить. Пусть в полсилы — это уже большое достижение.

Она даже выглядела лучше, чем без малого два месяца назад. По крайней мере, сама была довольна отражением. Стало приятно заниматься своей внешностью: стрижки, укладки, маски, макияж. Коль уж она не умерла — должна выглядеть живой, а не ходячим трупом.

Делала это для себя. Однако в глубине души понимала: не только для себя. Может, даже не столько для себя. Но это нюансы, которые никого не должны волновать.

Теперь визиты Черкасова в ее кабинет не пугали Иру. В некотором роде она их ждала. Не терялась в его присутствии, как раньше. Не становилась неуклюжей, роняя на пол все подряд, краснея и бледнея перед ним, как курсистка.

Они ни разу не обмолвились о том памятном вечере. Говорили лишь о работе. И вовсе не из боязни быть услышанными посторонними ушами. Просто они до сих пор были всего лишь сотрудниками.

Да, несколько недель назад один из них фактически спас жизнь другому, но стоит ли обращать внимание на такие мелочи, если можно обсудить более животрепещущие вопросы? Например, как повысить эффективность рекламы? Сколько процентов от прибыли имеет смысл вкладывать, дабы реклама или PR-акции приносили ожидаемый результат, но не съедали лишних денег. Какой процент рекламного бюджета пустить на телевидение, какой на печатную продукцию, а что пустить на биг-борды, и какой из этих вариантов, в конце концов, наиболее эффективен?

С языков слетали производственные фразы, а глаза жили своею жизнью. Диалог шел постоянно, но сугубо на визуальном уровне: многозначительные взгляды, мимика, жесты:

— Вы сегодня великолепно выглядите, Ирина Станиславовна!

— Знаю, Вадим Николаевич. Все равно спасибо.

— Как провели вчерашний вечер, Ирина Станиславовна?

— Замечательно!

— А не было ли вам скучно? Не было ли одиноко?

— Что вы, дорогой! В одиночестве есть свои прелести — никто не мешает смотреть любимый фильм, или предаваться фантазиям.

— Не обо мне ли были ваши фантазии, Ирина Станиславовна?

— Ах, Вадим Николаевич, как вы самоуверенны! Нет, дорогой, не о вас.

— Сдается мне, вы не вполне искренни. Что-то подсказывает, что в ваших фантазиях мне было уделено немало времени и места.

— Вы можете только догадываться об этом. А ответа от меня не получите: ни да, ни нет. Так и будете всю жизнь сомневаться: думаю ли я о вас. Скорее нет, чем да!

— Не верю, Ирина Станиславовна. А не поужинать ли нам вместе? Как вы на это смотрите?

— Смотрю положительно, Вадим Николаевич, но издалека.

— Это как, Ирина Станиславовна?

— Подрастете — поймете. А пока никак.

— Тогда, быть может, мне неожиданно нагрянуть к вам в гости? Как в прошлый раз?

— Нет, Вадим Николаевич, как в прошлый раз не надо.

— Тогда, может, немножко иначе?

— Интересная идея, Вадим Николаевич. Но давайте не будем спешить.

И они не спешили.

***

Многочисленные исследования ученых показали, что при разводе мужчины испытывают гораздо больший стресс, нежели женщины. Хотя всю жизнь было принято считать иначе.

Сергей на собственной шкуре смог прочувствовать, что это такое — развод.

Разводы бывают разные. Иногда их причиной становится материальный недостаток: тот самый случай, когда мужик элементарно не в состоянии прокормить семью. Оно то, конечно, грош цена такому мужику, хотя Русакову всегда было интересно: и что, без горе-супруга женщине будет легче в материальном плане? Раньше муж приносил в дом всю зарплату, которой и так не хватало. Теперь же, после развода, она будет получать лишь четверть от его крошечной зарплаты, а траты останутся прежними. Да еще придется покупать телевизоры-холодильники взамен отошедших по суду горе-мужику. В чем выгода?

Бывает, жена подает на развод из-за неверности мужа. Это уже серьезная причина для развода. Тут Сергей был вполне солидарен с инициаторшей такого развода: все правильно, не умеешь удовлетворяться одной женщиной — не женись. А уж коль женился, но без приключений жить не умеешь — будь добр, 'приключайся' так, чтоб жена ни о чем не догадалась.

Бывает, мужья сами подают на развод из-за неверности жены. В этой печальной когорте оказался Русаков. Теперь он познал на своей шкуре — каково это узнать, что самый родной человек предал так подло, так низко. Ничего хорошего Сергею этот опыт не дал, одну сплошную боль и потерю веры в человечество.

Предательство — это всегда больно. Сергея же Ира предала дважды: изменив с малолеткой, и обманывая его в течение нескольких лет. Кто знает, может, этот малолетка и не был первым? Ведь зачем-то ей понадобилось быть на предыдущих сабантуях без мужа? Значит, предательство началось еще тогда, и он все это время, как последний идиот, носил на себе ветвистые рога?

Предала… Все ложь и обман. Вот для чего ей понадобилась пластическая операции. Вот для кого омолаживалась. Молодежный период… Как это пошло!