Побудь в моей шкуре

Амлис заглянул ей в глаза и тут же понял, что это область, в которую ему, несмотря на то что его фамилия Весс, лучше не соваться. Он вздохнул.

– Знаете, – продолжил он почти мечтательно. – Мне иногда кажется, что единственное, о чем стоит говорить, – это то, о чем люди говорить не хотят ни под каким видом.

– Да, – перебила его Иссерли. – Например, о том, почему одни могут всю жизнь бездельничать и философствовать, в то время как другим велено забиться в нору и там помалкивать.

Амлис продолжал жевать икпатуа, но глаза его наполнились гневом и жалостью.

– За все приходится платить свою цену, Иссерли, – сказал он. – Даже за то, что родился богатым.

– О да! – процедила Иссерли, умирая от желания потрогать пушистый белый мех на его груди, провести пальцами по его шелковистым бокам. – По вам видно, сколь велика цена.

– Не все можно увидеть глазами, – тихо заметил Амлис.

– Да, не все, – язвительно парировала Иссерли, – но люди, как известно, обычно таращатся как раз на то, что видят их глаза, не правда ли? На очевидное уродство, мистер Весс!

Внезапно Амлис привстал, подошел к ней, склонил морду прямо к лицу Иссерли. Его рот был теперь так близко, что она испугалась.

– Иссерли, послушайте меня, – начал он, черный мех на его подбородке сверкал, теплое дыхание щекотало шею. – Неужели вы думаете, я не вижу, что они сделали с нижней половиной вашего лица? Неужели полагаете, что я не заметил странную форму вашего тела, удаленные груди, ампутированный хвост, сбритый мех? Неужели воображаете, что я не в состоянии представить, как вы себя при этом чувствуете?

– Сомневаюсь, – выдохнула Иссерли, пытаясь прожечь Амлиса взглядом насквозь.

– Разумеется, я вижу все, что они сделали с телом, но для меня гораздо больший интерес представляет ваша душа, – продолжал Амлис.

– Амлис, прошу, только вот этого вранья мне и не хватало, – взвыла Иссерли, отвернувшись, чтобы он не заметил, как слезы, хлынувшие у нее из глаз, стекают по щекам, собираясь в уродливых отверстиях прооперированных ушей.

– Неужели вы и правда воображаете, что никто не способен разглядеть в вас человека? – воскликнул Амлис.

– Если бы вы и весь ваш род разглядели во мне человека, то уж точно не отправили бы меня на Территории, разве не так?! – закричала Иссерли.

– Иссерли, лично я никуда вас не отправлял.

– Разумеется, разумеется, – бушевала Иссерли. Никто ведь у нас никогда не несет личной ответственности!

И она резко отвернулась от Амлиса, забыв о боли, боль незамедлительно пронзила позвоночник от шеи до самого копчика. Как только Иссерли вскрикнула, Амлис немедленно бросился ей на помощь.

– Вам плохо? – спросил он, обхватив ее одной лапой за шею и хвостом – за поясницу.

– Оставьте меня в покое! – всхлипывала Иссерли.

– Сначала я должен помочь вам сесть, – ответил Амлис.

И он помог ей подняться на колени. При этом его шелковистый твердый лоб задел ее горло, но он тут же отпрянул, чтобы дать ей восстановить равновесие самостоятельно.

Иссерли согнула окоченевшие конечности, чувствуя напряжение в парализованных мышцах и мурашки на коже в тех местах, где Амлис прикоснулся к ней. Что-то неприятно хрустнуло у нее в лопатках, когда она попыталась пошевелить ими, но сейчас ей было уже не до впечатления, которое она производила. Она оглянулась по сторонам в поисках Амлиса и увидела, что тот отошел зачем-то в глубь трюма.

– Вот, попробуйте, – сказал он, возвращаясь к ней назад на трех конечностях и сжимая в пальцах какой-то пучок явно растительного происхождения. При этом у него был такой серьезный вид, что Иссерли чуть не расхохоталась.

– Я против приема наркотиков, – запротестовала она, но тут же рассмеялась: боль напрочь лишила ее способности скрывать свои эмоции. Стирая слезы со щек, она взяла в руку мшистую на ощупь ветку икпаггуа и положила ее в рот.

– Просто жевать, да?

– Ага, – ответил Амлис. – Через некоторое время она превратится в подобие жвачки, и вам даже думать ни о чем не надо будет.

* * *

Уже через час Иссерли чувствовала себя гораздо лучше. Боль не только пропала, но сменилась ощущением хорошего самочувствия. Она проделала всю свою гимнастику прямо на глазах у Амлиса Весса и нисколько при этом не смущалась. А он тем временем продолжал распространяться о вреде мясоедения, и все, что он говорил, казалось ей одновременно трогательным и очень забавным. На самом деле он оказался весьма занятным молодым человеком, если не принимать слишком близко к сердцу его лицемерные и бредовые утверждения. Наслаждаясь звуками его низкого бархатистого голоса, она медленно разминала конечности, сосредоточив все внимание на собственных телесных ощущениях.

– Знаете, – говорил Амлис. – С тех пор как люди пристрастились к мясу, начали распространяться какие-то таинственные новые болезни. Уже несколько человек умерли странным образом.

Иссерли ухмыльнулась – его зловещие пророчества почему-то веселили ее.

– Даже среди Элиты поговаривают, что существует реальная опасность, – настаивал Амлис.

– Ну что ж, – беззаботно ответила Иссерли. – Могу сказать только, что мы соблюдаем все правила и выдерживаем самые высокие гигиенические стандарты.

Она снова фыркнула, и, к ее немалому удивлению, Амлис последовал ее примеру.

– Кстати, сколько на родине стоит филе воддиссина? – поинтересовалась она, показывая рукой на ночное небо.

– Девять-десять тысяч лисе.

Иссерли перестала делать упражнения и недоверчиво посмотрела на Амлиса. Обычный человек там, дома, платил столько в месяц за воду и кислород.

– Вы шутите! – воскликнула она, опуская руки.

– Если оно стоит меньше девяти, речь явно идет о подделке.

– На… но кто тогда может себе его позволить?

– Почти никто. Именно поэтому все только о нем и мечтают.

Амлис задумчиво обнюхал горку алого мяса под вискозной пленкой, словно пытался решить, прикоснулся бы он к нему дома – в виде конечного продукта – или нет.

– Если кто-нибудь хочет дать взятку чиновнику, задобрить клиента… соблазнить женщину… Это лучшее, что можно придумать.

Иссерли все еще не могла поверить.

– Десять тысяч лисс… – повторяла она.

– В действительности, – продолжал Амлис, – мясо это настолько дорого, что сейчас его пытаются выращивать искусственно в лабораториях.