Поцелуй Большого Змея
Шрифт:
– Понятно, – хором пропищали орлята.
Я осторожно вытащил их наружу, спрятал у себя за пазухой и, спустя несколько мгновений, уже стоял возле Мирьям.
– Ой, какие лапушки, – запричитала она, когда я посадил птенцов на ее ладонь. – Глазки бусинки, шерстка тряпочкой, ножки палочки.
Она вытянула указательный палец второй руки и осторожно погладила птенцов.
– Отвратительное чудовище, – в ужасе прошептал один из орлят. – Еще хуже первого!
– Ты что-нибудь слышишь? – спросил я Мирьям.
– Конечно! Они же пищат непрерывно, разве можно такое не услышать!
Я
– Не деритесь, глупые, – увещевала их Мирьям. – Тут на всех хватит!
Но птенцы не обращали на ее слова никакого внимания.
– Вы разве не слышите, что вам говорят? – грозно спросил я их.
– А что, разве кто-то говорит? – удивленно пропищал первый.
Тогда я понял, что орлята попросту не воспринимают звуки обыкновенной человеческой речи. В нашем понимании они глухи.
Прошло несколько недель. Орлята оперились и начали разгуливать по чердаку. Близился день, когда они расправят крылья, уплывут в сияющее небо и больше никогда не вернутся на чердак.
Все эти недели я жестоко мучился, не зная, как поступить. Рассказать братьям о моих разговорах с птенцами я не решился, опасаясь, что меня поднимут на смех, или сочтут сумасшедшим. И в самом деле: язык птиц и зверей понимал только мудрый царь Соломон. А я, простой мальчишка с вершины горы, откуда мне знать тайну, сокрытую даже от величайших мудрецов?
Сами разговоры были пустой тратой времени. Птенцы постоянно дрались, жаловались друг на друга, ябедничали. Я пытался расспрашивать их о жизни орлов, обычаях, законах, но они ничего не знали. Видимо, родители просто не успели их чему-либо научить.
В их отношении к людям произошли большие перемены. Меня они перестали считать чудовищем, а к Мирьям, приносившей им корм, относились с большой симпатией. Мы пытались не рассказывать отцу, матери и братьям о гнезде на чердаке. Но разве можно утаить что-либо на небольшой вершине горы?
Одним утром отец вдруг отложил в сторону бечевку и сказал:
– Шимон, пора выпустить орлов.
Я постарался не выказать удивления, и отец, оценив мои усилия, повел разговор так, будто существование орлов на чердаке было всем известным и не вызывающим разногласий делом.
– Если не дать им взлететь до определенного возраста, они потом побоятся подняться в воздух и останутся жить у нас. Орел – хищная и опасная птица. Жажда крови может проснуться в нем в любой момент. Лучше избавиться от этих хищников, пока они не превратились в угрозу для домашнего хозяйства. А то и для нас, – добавил отец после небольшой паузы и снова взялся за бечевку.
Следующим утром я и Мирьям встали пораньше и поднялись на чердак. Орлята еще спали, спрятав головы под крылья.
– Подъем, – приказал я. – Пора летать.
– Еще рано, – пропищал первый, не вынимая головы из-под крыла.
– Зачем летать, – добавил второй, высвобождая голову, но не открывая глаз. – Нам и тут хорошо. Солома такая мягкая, а гусеницы такие вкусные… Мирьям принесла
завтрак?Они уже выучили наши имена и усвоили панибратский тон.
– Никакого завтрака. Пока вы не научитесь летать, будете сидеть голодными, – мысленно сказал я, беря первого соню за шкирку и поднимая его вверх.
Он заверещал и попытался клюнуть мою руку. Я резко повернул кисть, уходя от удара, и острые половинки клюва щелкнули, поймав пустой воздух. Орленок попытался клюнуть еще раз, теперь ему попалась соломинка, торчавшая из стены. Соломинка развалилась на две половины, словно рассеченная острым ножом.
«Отец прав, – подумал я. – Это уже становится опасным. А что будет через месяц-другой, когда орлята превратятся в орлов?»
Быстро подойдя к чердачной дверце, я высунул наружу орленка и под бросил его вверх. На какое-то мгновение мое сердце замерло: а вдруг он упадет на камни и разобьется. Но уже через секунду мои уши заполнило отчаянное хлопанье крыльев и тревожный клекот.
– Я лечу! – раздался почти торжествующий вопль – Лечу, лечу, лечу!
Второй орленок встрепенулся, открыл глаза и подбежал к двери. Его брат носился над двором, неумело, но вполне резво размахивая крыльями. Вот он поймал ветер, проносящийся над вершиной, и вместе с ним начал стремительно подниматься вверх.
– Давай за мной, – его голос звучал отчетливо и ясно, словно нас не разделяло большое расстояние. Второй орленок просительно поглядел на меня. Я взял его поперек тельца, размахнулся и что было сил подбросил вверх. Темный бесформенный комок поднялся до уровня крыши сарая и начал падать вниз. В этот момент орленок расправил крылья, несколько раз взмахнул ими и, как-то очень ловко обратив падение в полет, устремился за братом.
Они вернулись лишь под вечер. Я услышал, как старший зовет меня, поднялся на чердак и обнаружил братьев, без сил лежащих на соломе.
– Ну как, – спросил я, – налетались?
Старший что-то нечленораздельно ответил. Младший тоже попытался произнести несколько слов, но я опять ничего не понял.
– Вы что, разговаривать разучились? – спросил я, не подозревая, на сколько мои слова оказались близки к истине.
– Летать… – запинаясь, пробормотал старший. – Летать… это пре красно. Это… лучше всего на свете.
Он утомленно прикрыл глаза. Есть орлята не просили, видимо, сумели сами добыть себе еду.
Последующие недели братья то прилетали, то исчезали на целые дни и ночи. Говорили они с трудом. Возможно, свободная орлиная жизнь подавляла желание болтать, а возможно, взрослые орлы разговаривали на другом языке, которого я не понимал или просто не слышал. Мое общение с ними потихоньку сошло на нет, исключение составил только один случай, из-за которого я и начал весь этот рассказ.
К тому времени орлята превратились в молодых орлов и окончательно переселились на вершину скалу, той самой, из-за которой погибли их родители. Ко мне и Мирьям они относились весьма дружелюбно, позволяя подходить на расстояние вытянутой руки. Мирьям даже гладила их по головкам, шепча всякие ласковые девичьи глупости. Но если к скале приближался отец или один из братьев, орлы тут же взмывали в воздух и пропадали в сияющей голубизне галилейского неба.