Поцелуй победителя

— Зачем?

— Так тебе легче будет снова стать собой. — С этими словами Сарсин помогла ей подняться.

Платье болталось на Кестрель, но хорошо сидело в плечах и подходило по росту. И ткань с узором из цветущих веток казалось знакомой.

— Это мое.

— Да.

— Но я ведь не у себя дома.

Пальцы Сарсин, застегивавшие пуговицы, замерли.

— Нет.

— Тогда почему я здесь? И откуда ты взяла мое платье?

— Как много ты помнишь?

— Не знаю. — Расспросы раздражали Кестрель. — Для этого мне нужно понять, что я забыла. Почему ты мне не скажешь?

— Лучше спроси у кого-нибудь другого.

Кестрель понимала, кого имеет в виду Сарсин. И снова вспомнила пальцы, перебиравшие волосы. Подозрения, которые зародились у нее еще в тундре, подтверждались. Он ее возлюбленный? Возможно. Здесь было замешано какое-то нежное, но болезненное чувство. Ей казалось, что она трогает тонкую кожу на месте недавнего ожога.

— Нет, — покачала головой Кестрель. — Тебе я верю.

Сарсин опустилась на колени, чтобы помочь ей обуться.

— Почему?

— Тебе ничего от меня не нужно.

— С чего ты взяла? Служанка может добиваться самых разных милостей от госпожи.

— Но ты не прислуга.

Сарсин подняла голову.

— Почему ты делаешь все это? — спросила Кестрель. — Почему ты так добра ко мне?

Сарсин уронила руки на колени и потерла левую ладонь большим пальцем правой руки. Затем она встала и подвела Кестрель к большому зеркалу. Та чувствовала себя настолько усталой и сбитой с толку противоречиями, что не стала сопротивляться.

— Ну вот, — сказала Сарсин, когда Кестрель остановилась напротив своего отражения. — Теперь ты похожа на настоящую валорианку. Вот такая ты и есть. Я тебя сначала даже возненавидела.

Кестрель уставилась на себя в зеркале. Она смотрела и не понимала, за что ее можно так невзлюбить. Ничего особенного в ней не было — тень девушки в красивом платье.

— Я плохой человек? — прошептала она.

Сарсин печально улыбнулась:

— Нет.

Повисло молчание, нарушать которое Кестрель не хотела. Мысль о том, что ненависти она не заслуживает, дарила приятную иллюзию защищенности. Может, этого достаточно — быть человеком, который не вызывает отрицательных чувств? Сарсин продолжила:

— Почти одиннадцать лет назад твой народ захватил нашу страну и превратил нас в рабов. Ты была богата и счастлива, Кестрель. Имела все, что только можно пожелать.

Кестрель нахмурилась. Некоторые моменты она припоминала, словно смотрела на все издалека, различая лишь общие очертания. Но… что-то было не так. «Все, что можно пожелать»? «Счастлива»?

— Всех подробностей я не знаю, — призналась Сарсин. — Но прошлым летом ты купила Арина на рынке.

— Значит, это правда.

— Ты выиграла его на аукционе и привела домой. Но на самом деле распорядитель, человек по прозвищу Плут…

Кестрель внезапно пронзила острая боль.

— …Он подстроил все так, чтобы аукцион выиграла ты. И Арин в этом участвовал. Твой отец — самый главный военачальник валорианской армии. Арин стал шпионом, чтобы помочь организовать восстание, и сыграл в этом очень большую роль. Без него ничего бы не вышло. И без тебя. Ты передала ему важные сведения, хоть и ненамеренно. Разумеется, ты бы ничего ему не рассказала, если бы знала, чего добивается Арин и что сделает с этими донесениями. Во время восстания на валорианцев, которые были в городе, напали. Их застали врасплох, многие погибли, твои друзья в том числе.

Слезы на коже мертвеца. Девушка в зеленом платье. Губы, посиневшие от яда. Кестрель сглотнула.

— После восстания, — продолжила Сарсин, — ты оказалась здесь.

Кестрель сдавленно проговорила:

— В плену.

Сарсин поджала губы, но отрицать не стала.

— Потом ты сбежала. Я не знаю как. Не успели мы и глазом моргнуть, а валорианская армия уже оказалась под нашими стенами, и началась осада. Но потом ты вернулась и вручила Арину договор.

Тяжелая грамота в руках. Снежинки на щеках. Белая бумага, белый снег, застывшее сердце.

— Нам предложили самоуправление в составе империи. Условия были настолько хороши, что вызывали подозрения. И они оправдались. Через несколько месяцев люди в городе начали болеть. Я тоже заболела. Нас медленно убивал яд, который попадал к нам с водой из акведука. Император решил расправиться с нами, не рискуя жизнями своих солдат. Мы узнали об этом — и выжили — благодаря тебе. Ты передавала сведения Тенсену, шпиону Гэррана в столице. Арин не знал, что это ты. Тенсен не сказал ему, кто добывает для него сведения, и называл тебя кодовым именем: Мотылек. В конце концов ты попалась. Гэрранский кучер, работавший в горах, принес весть о том, что девушка в тюремной повозке, направлявшейся в тундру, дала ему мотылька и попросила передать Арину. Он отправился за тобой, и вот ты здесь.

Кестрель напряженно застыла. Она мало что припоминала из того, о чем рассказывала Сарсин, в голове мелькали лишь смутные картины.

— Звучит дико.

— Знаю, в это трудно поверить.

— Это словно сказка. — Кестрель с трудом подбирала слова. — История из книжки. Зачем я все это делала?

«Это из-за тебя, — сказала она Арину в тундре. — Из-за тебя я оказалась в тюрьме». — «Да».

— Девушка, о которой ты сейчас рассказала, кажется мне довольно глупой, — призналась Кестрель.

— Девушка, о которой я рассказала, спасла мне жизнь. — Сарсин тремя пальцами коснулась тыльной стороны ее руки.

Кестрель вспомнила, что означает этот жест. Знание возникло из ниоткуда, открылось внутри, как шкатулка. Таким образом гэррани выражали благодарность или извинялись, а иногда и то и другое. Кестрель поправила платье, которое было слишком ей велико. В голове крутился вихрь мыслей. Веки тяжелели и опускались. Она попыталась представить прежнюю себя. Враг. Пленница. Друг? Дочь. Шпионка. Снова пленница.

— И кто же я теперь?

Сарсин сжала ее руки в своих.

— Теперь сама решай, кем хочешь быть.

Пока что Кестрель хотела только спать. Она сделала шаг, кажется, к дивану, но темнота накрыла ее раньше, чем она успела понять. Кестрель не сопротивлялась и быстро погрузилась в сон. Подушка. Одеяло, укрывшее плечи. Платье, которое принадлежало ей.

Кто-то перенес ее обратно на кровать. Не Сарсин. Было темно, только лампа тускло мерцала на столике. В кресле никого не было. Кестрель лежала на боку, поджав ноги. Раны на спине немного затянулись, но все еще ныли. Особенно глубокие рубцы продолжали гореть. В тундре, пока в ее крови оставались наркотики, Кестрель не замечала боли. Потом их действие закончилось, но за тошнотой и ломкой она не обратила внимания на раны.