Поцелуй Валькирии - 3. Раскрытие Тайн

– Я понял… - буркнул он. Поднялся на ноги, чуть дрожа, бросил взгляд на Малфоя. – Люциус, мне пожалуй пора. До встречи! До встречи, Снейп! – проходя мимо Долохова, он процедил скорее себе под нос: - я донесу до ее сведения, что ты творишь…

– К несчастью, - еще один грубый голос донесся до нас из коридора. В комнату заглянул Родольфус. – Она уже поняла, что происходит, и ее это позабавило. Передает, Антонин, что удивлена тем, что Макнейр еще в здравой памяти, - улыбнулся он. – Но удивлена приятно, Макнейр еще пригодится. – Последний, полыхнув от гнева, быстрым и нервным шагом дошел до холла и скрылся из виду. Долохов тоже засобирался уходить.

– Антонин, - окликнул его я, когда мы оба почти дошли до гостиной. Сценка с Макнейром была весьма красноречива. – Очень странное поведение для просто, как ты сказал нам с Люцем, фиктивного брака. – Он усмехнулся.

– Кое-что с того момента изменилось, - пожал плечами заместитель Беллатрисы. – Эта девочка стала для меня чуть больше значить. И включать ее в игры Макнейра и подобных я не собираюсь, - сообщил мой «друг». Он все еще проявлял ко мне дружеское расположение, но, словно играя с огнем, регулярно пытался вывести на чистую воду. Вообще я давно замечал это, а теперь убеждался все сильнее, что Долохов – двойственный человек. Ему могли быть присущи в адрес одного и того же лица несколько разных, полностью противоречивых чувств…

Раздвоение личности? О нет, эти два чувства явно жили в нем одновременно. Скорее, я сказал бы, у него было что-то не так с головой. Причем все больше мне казалось, что начались эти проблемы еще до пожирательства и предательства Розалины…

– Ты ее любишь? – он покачал головой и снова направился к гостиной. Но не дойдя буквально пары шагов, оглянулся и негромко отозвался:

– Не люблю, - он покачал головой. – Но она мне дорога. Ей не нужно объяснений, чтобы понять, что мне тяжело или… Она меня понимает.

– Разве это так уж ценно? – удивился присоединившийся к нам Малфой. Долохов почти презрительно одарил его взглядом.

– Для меня это значит даже больше, чем то, что вы называете любовью. Полагаю, что уж это-то вы оба в силах понять. Любовь к валькирии – любовь достаточно извращенная, и она не проходит. Ее нельзя убить, - он с все той же осмысленностью взгляда посмотрел на меня. – Даже если этого сам же очень сильно захочешь, любить ее будешь все равно, - он взялся за ручку двери. – Лика любит меня. На большее, и вы оба это знаете, в моей жизни рассчитывать невозможно.

– И все же ты хотел бы ее любить? – подмигнул мне Люциус. Антонин всегда был нашим «другом». По крайней мере, мы двое допущены были к нему ближе, чем прочие. Но сейчас я едва ли понимал, что затеял Малфой. Долохов крякнул, оборачиваясь к нам.

– Это невозможно. Но будь этому хоть какой-то шанс…- он осекся на полуслове, помолчал и отрезал: - Она мне дорога.

– Только осторожнее с Беллой, - посоветовал я. – Она не в восторге от твоей идеи жениться, опасаюсь.

– Она не в восторге от того, что брак заключен был не при ней. Мы разговаривали с ней об этом, - улыбнулся Долохов. – Ничего больше и ничего меньше.

– Нам пора, - по всей видимости услышав его голос, Анжелика сама вышла к нам, расправляя юбку. – То… Антонин, я вполне готова идти, - девушка начала застегивать наброшенный на плечи плащ. Долохов вновь посмотрел на нее почти нежным взглядом.

– Идем, - кивнул он. И оглядел нас.

– Надеюсь, история с Макнейром не выйдет далеко за пределы Мэнора, - с нажимом на каждое слово произнес он. Это был не вопрос и ответа не требовал. Это был приказ.

– Я знаю, где он сейчас, - кивнул Люциус. – Обливиэйт уже в пути, Антонин.

– Я не про Обливиэйт, он и сам ничего не расскажет, это для него унижение. Я к тому, что если кто-то из вас двоих пикнет, вас ждет даже не Круциатус. А Авада, - он мило улыбнулся, взяв жену за руку. Тихий хлопок сообщил нам, что они трансгрессировали. Я попрощался с Малфоем и отправился в Хогвартс.

А уже там, растянувшись прямо в одежде на своей кровати, я наконец сумел дать волю мыслям, которых в голове роился миллион. Прежде всего я думал о том, что услышал о Кэт. Она побывала в особняке, что едва не стоило ей жизни, и на выручку ей пришел отчего-то Блэк. Его, к слову, решив, что Реддл с ним как-то связана, решили искать активнее. Но Кэтрин была достаточно адекватной девушкой для того, чтобы прийти в столь опасное место без веской причины. Какой была эта причина? Что привело ее туда? Этого я не знал, но это делало все в моих глазах только страшнее… Что бы или кто бы не берегли мою любимую женщину свыше, этого явно недоставало. Опасность, сгущавшаяся над ее головой, становилась все больше и яснее…

Напуганная и взволнованная. Перед глазами возникло ее серьезное, повзрослевшее личико с усталым и измученным взглядом. Такой я и видел ее в прошлый раз… И в общем-то я прекрасно понимал, чем этот страх для нее вызван. Кэт жаловалась на вспышки гнева, что она порой не контролирует себя. И это, судя по всему, было поистине страшно – рассказывая мне про них, она внезапно расплакалась… Мелькнула мысль о том, почему она стерла Долохову память. Кэтрин не одобряла это заклинание, ни раз в жизни его не применяла сама, и вдруг – стерла ему память. Что же ей хотелось скрыть? Внезапное озарение заставило меня резко подскочить, до боли в пальцах стиснув кулаки. Непростительное. Такому ее поведению я мог найти лишь одно объяснение. Она применила к нему Непростительное, неважно какое. Вполне возможно, что без палочки и маховика. Этим-то и вызван был ее шок, о котором говорила Блаттон, скорее всего.

Я не знал, могут ли валькирии колдовать без маховика, но давно подозревал такую возможность – однажды ночью Кэтрин, снявшая маховик, да и палочка лежала у нее на тумбочке, видимо, в силу ночного кошмара – они часто ей снились – довольно сильно меня обожгла. Магически. Я всего лишь коснулся ее руки и ладонь опалило огнем… Сознательным применением магии это не было, но у меня тогда возникли смутные подозрения, что даже маховик ей не так уж принципиально для волшебства нужен. Теперь же они только усилились… Но факт использования магии без маховика еще не вверг бы ее в такой страх и шок, какой был описан. А вот Непростительное, вырвавшееся под влиянием гнева, вполне. И тут же мелькнула новая мысль, страшнее предыдущей. Ее ведь за это накажут. Голова от мыслей о том, что она сейчас в самом центре неприятностей, а я ничем не могу ей помочь, я даже не могу ее найти и отдать меч, пошла буквально кругом.

Однако почти сразу же у меня вдруг появилась еще одна мысль, не утешившая, но слегка отвлекшая меня от тревоги за то, что теперь будет с Кэт. Я вспомнил собрание, вспомнил то, как легко Беллатриса простила Долохову его промашки, и в то же время… Его никогда еще не отчитывали при всех нас. И я не был уверен в том, что Лестрейндж применяла к нему Круциатус при каждом удобном случае… Это могло обнадежить – его влияние на нее слегка уменьшится и опасность того, что он меня разоблачит – тоже. И насторожить в то же время. Если уж доверие, пусть и совсем немного, пошатнулось к правой руке, что уж говорить об остальных. Включая меня, разумеется. А еще настораживало то, что Родольфус внезапно начал проявлять активность. Беллатрису выдали за него сразу после школы, две чистокровные семьи породнились. Но пламенной любовью ни один из них к другому явно не пылал. И очень странно было видеть супруга Беллы, которого она явно после возрождения ставила еще ниже, чем никак, рядом с ней и проявляющим активность. Времена, что называется, поистине менялись. Да и ее отказ Долохову в столь важном поручении был вполне красноречив. Наверное? именно это и дало Макнейру основания так повести себя с Анжеликой. Однако что-то мне говорило, что Долохов – не тот человек, в котором Беллатриса быстро усомнится и быстро избавится. Скорее наоборот, он среди Пожирателей рисковал меньше всех, что бы он ни сделал. Я никогда не понимал причин столь высокого доверия… Но теперь прояснилось и это. Именно Долохов был тем, кто сдал информацию о сущности Розалины. Для Лестрейндж, вне всякого сомнения, это имело огромную значимость. Отсюда-то и произошла его ценность в ее глазах… И все же теперь я мог слегка воспрянуть духом. Я был для нее почти столь же ценен, как и Антонин, и доверие ко мне должно было быть на той же высоте. А если это было так – это здорово обнадеживало…

– Я боюсь за тебя, Кэт, - я провел пальцем по щеке девушки на колдографии. Она улыбалась, а на губах настоящей Кэт я не видел улыбки уже давным-давно. – И ужасно скучаю… - в памяти вспыхнули ее школьные еще дни, когда кучи забот и проблем у нас не было. Ее смех, озорной блеск ее глаз, теплые нежные руки. Валькирию невозможно разлюбить… Антонин был в этом тысячу раз прав, что было неудивительно. Вот только мне этого и не хотелось, что и отличало меня в данной ситуации от него. – Мы обязательно сделаем все, и справимся, - прошептал я снимку. В ушах внезапно прозвучал родной голос: «Конечно!»… Было ли это галлюцинацией или еще каким-то следствием ее дара, я не знал. Но даже услышать ее голос, живой, хрипловатый, тихий, было в тот момент настоящим счастьем. Он внушал хотя бы надежду на то, что она жива и если и наказана, то не слишком страшно…