Почему русским нельзя мечтать? Россия и Запад накануне тотальной войны
Шрифт:
Сделали ли американские военные после этого, скажем так, гуманистические выводы? Вряд ли. Только одного военнослужащего признали виновным, но через три с половиной года домашнего ареста его помиловали. А спустя чуть более 30 лет были обнародованы жуткие данные об издевательствах американцев над пленными в иракской тюрьме Абу-Грейб. Заключенных там, по приказу командования, «ломали, используя воображение и относясь как к собакам». Их били проводами, клали на голову мешки с песком, пытали, но более всего шокировали садомазохистические игры, устроенные охранниками. Они запечатлены на сотнях фотографий. «Это были просто забавы», – не стесняясь, довольно улыбаясь, пояснила американская рядовая Линди Ингленд, одна из тех, кто превратил Абу-Грейб (наверное, тюрьме больше бы подошло название Abu-Grave) в нечто среднее между нацистским
То, что это не было личной инициативой солдат, хотя, без сомнения, они быстро вошли во вкус, свидетельствуют документы. Из них ясно, что министерство обороны США лично курировало инквизиторские методы воздействия на заключенных. Есть воспоминания генерала Карпински, которому другой генерал Джеффри Миллер посоветовал: «Обращайтесь с заключенными как с собаками. Иначе вы потеряете контроль над допросами. В Гуантанамо мы так и делаем. Это работает». Собственно, Миллер и командовал лагерем строгого режима в Гуантанамо.
Именно действия США в Ираке и на Ближнем Востоке во многом и спровоцировали создание ИГИЛ. Но кроме того, они породили в тысячах местных желание мстить белым людям. Они продолжили борьбу, а многие из них отправились на Запад под видом беженцев. Зло породило другое зло – этот процесс бесконечен; у него нет ни начала, ни, к сожалению, конца. Жертвы становятся палачами, палачи превращаются в жертв. И ужас в том, что все они абсолютно нормальны.
Арендт пишет в своей книге: «Проблема с Эйхманом заключалась именно в том, что таких, как он, было много, и многие не были ни извращенцами, ни садистами – они были и есть ужасно нормальными. С точки зрения наших юридических институтов и наших норм юридической морали эта нормальность была более страшной, чем все зверства вместе взятые… Это новый тип преступника, являющегося в действительности «врагом человечества», совершает свои преступления при таких обстоятельствах, что он практически не может знать или чувствовать, что поступает неправильно». По сути, данным тезисом Арендт выносит вердикт не столько Эйхману и его соратникам, сколько системе, его породившей. Системе, исходившей из еще более глобальной системы, преподнесенной как одна из высших ступеней эволюции. Арендт заключает: «Эйхман подвел итог урокам, которые были преподаны нам в ходе долгого курса человеческой злобы».
Подобную злобу невозможно устранить правовыми методами. Без понятий нравственности, морали, совести они неэффективны. Да и сама система, даже после уроков Эйхмана, Гитлера и нацизма, также направлена не на искоренение зла, а на его поддержание, облаченного, правда, в светоносные одежды. Дело не в личностях злодеев или тиранов, а в системе, которая ситуациями и обстоятельствами порождает их.
Европейское общество выстраивалось с учетом иных угроз, а те, что существуют сегодня, возможно, и прогнозировались, но не были должным образом оценены. При этом страны, потянувшиеся к Западу, излишне понадеялись на систему безопасности, выстроенную сугубо с учетом интересов одного гегемона. Более того, эти государства в принципе во многом утратили самостоятельность, получив зависимость не от внутренних, а от внешних факторов.
«Универсальные ценности», «единый мир», «мир без границ» – все это уже не работает. Они не могут проецироваться на мир, скрепляя его. Даже в самой Европе они больше не эффективны. Глобальный мир – эта вавилонская башня, выстроенная с такой помпой, – разваливается по этажам. Свидетельством тому – и Brexit в Великобритании, и референдум в Каталонии. Подобные истории – не частности, а закономерности, вытекающие из хода новой европейской истории. Все тот же антиутопист, а на деле реалист Ору-элл писал: «История заключается лишь в подъемах и крушениях материальных цивилизаций – одна вавилонская башня падает вслед за другой».
Это, собственно, не значит, что завтра, как то любят вопить с экранов наши пропагандисты, Европа развалится и прекратит свое существование, потому что давно сгнила, нет. Это значит лишь то, что та мораль, та идеология, та религия, если угодно,
которая существует на Западе, сегодня больше не может считаться универсальной, эффективной – она не способна убедить и объединить ни тех, кто находится в Европе, ни тех, кто находится вне ее. И реакцию на нее – резкую, подчас агрессивную – нельзя унять полицейскими дубинками и слезоточивым газом.Однако референдум о независимости в Каталонии показал, что одной народной воли для отделения – изъятия себя из единого целого – мало. Нужна серьезная поддержка власть держащих. У Каталонии же, по сути, не нашлось ни одного могущественного союзника. Лидеры Евросоюза под копирку твердили, что у них есть только один собеседник – Мадрид. Россия, по обыкновению, отмалчивалась, а финансисты, хотя мы помним Косово, где всем заправлял Джордж Сорос, не связывались с каталонцами. Те оказались одни против мира, засыпанные фейками и непониманием. Но прецедент случился.
Тенденция эта будет лишь усиливаться, если европейцам, как лапшу быстрого приготовления, продолжат запаривать универсальные, общечеловеческие ценности. Дело ведь не только в национальных, политических или социальных причинах – фокус в том, что не работает сама идеология. И тем опаснее экспортировать ее в мир. Меж тем Запад с настойчивостью алкоголика, берущего штурмом утренний гастроном, продолжает это делать, не скрывая, что общечеловеческие ценности – это сугубо их ценности, сформированные англосаксами и романо-германцами. Единая цивилизация и культура – это их культура и их цивилизация.
Важно еще и вот что. У европейского сепаратизма есть причина, впаянная в основу доминантной системы: тезис Локка о том, что гражданское общество изначально возникло для защиты от бедных. Регионы, где закипает сепаратистский бульон, – это регионы с достатком. Там много пожилых, состоятельных людей, которые элементарно не хотят делиться завоеванными благами с теми, кто менее успешен. Эта беда свойственна всей Европе. Холеные и сытые европейские пенсионеры – дай Бог, чтобы российские старики выглядели вот так, это лучшая реклама страны в мире, – катаются по миру, а мир меж тем приходит в их дом с голодными до благ варварами. От них необходимо защищаться, потому что система делать этого не хочет, а скорее даже – не может. Ведь в нее запрограммировали свободу, равноправие и прочие демократические ценности, которые эффективны как таблетки плацебо, но не как реальное средство.
И вместе с тем странно было наблюдать за нашими так называемыми экспертами во время разговоров о каталонском референдуме. «Отделиться, отделиться!» – кричал один и вот-вот должен был броситься танцевать сардану. Впрочем, эти же люди рукоплескали пришествию Трампа.
Фокус в том, что в России полно своих Каталоний, во многих аспектах отделенных уже сейчас. Когда в Татарстане и Башкортостане детей заставляют изучать местные языки в ущерб русскому (чему возмущается даже Путин, но ситуация после его негодования не меняется), то это даже не путь, а бегство в сторону отделения. Подобные тенденции несут прямую угрозу России. Они куда важнее, нежели украинский вопрос, которому медиа уделяют, похоже, все свободное время. Ну, в перерывах между показом очередного дрянного сериала или базарного шоу.
Однако и Запад сегодня испытывает вызовы, которые намного опаснее, нежели угрозы со стороны России. Но тем не менее настойчиво продолжает усиливать антироссийскую политику, хотя она ведет к еще большей дестабилизации. Да и при всех масштабах и возможностях России неадекватно считать ее мощной угрозой Западу.
Это и есть пассивность, рожденная системой ради своего блага, ради своего сохранения, – неспособность противостоять чистому злу, либо игнорируя его, либо становясь соучастником. И чем больше людей являются наблюдателями преступления, злодеяния, тем меньше шансов у кого-либо в данную ситуацию вмешаться. Очень часто жуткие преступления происходят именно под покровом тотального равнодушия и повиновения. «Нужно понять, что пассивно принимать несправедливость системы – значит сотрудничать с этой системой и тем самым становиться соучастником ее злодеяний». Эти слова принадлежат Мартину Лютеру Кингу. Пассивно принимать систему во всей ее тлетворности и порочности не так чтобы трудно, учитывая, что само понятие зла в нынешней матрице кажется смешным и старомодным – все зависит от точки зрения, от интерпретации. Предприниматизм, как писал Уилл Гомперц, сменил постмодернизм.