Почему русским нельзя мечтать? Россия и Запад накануне тотальной войны

В Киевском патриархате Кравчук, несомненно, видел политическую силу, поддержавшую бы его в курсе на независимость от Москвы. Ведь УПЦ МП оставалась мощнейшим инструментом влияния России на украинское население. Украина создавала свою независимую страну.

Тут надо сделать оговорку. Лично я далек от шовинистических взглядов, будто Украина может восприниматься и существовать исключительно как неотъемлемая часть России. Такая постановка вопроса изначально ставит украинский народ в положение младшего, меньшего; к чему это привело – мы наблюдаем сейчас. Евромайдан – при всей его разрушительной силе и трагических последствиях – родил в стране то, что Лев Гумилев называл пассионарным взрывом. Сформирована нация – очень молодая, очень шаткая, но, безусловно, осознающая себя нация, которая не может воспринять себя в составе России или Русского мира. Однако проблема Украины заключается в том, что, несмотря на пассионарный взрыв и народные настроения, ее лидеры не хотят и не желают самостоятельности. Все президенты – от Кравчука до Порошенко – занимались лишь тем, что тянули страну на Запад, ставя украинцев в положение просящих. Борьба за украинское никогда не подразумевала собственно украинского, а являлась по сути походом за право быть частью Европы, но ее сервильной частью.

И вот тут есть еще один важный момент. Почему Украина с таким негодованием и даже агрессией воспринимает положение младшего брата при России, но охотно ратует за существование в Европе еще менее самостоятельное – на правах даже не младшего брата, а очень дальнего родственника, которого можно использовать как обслугу? Это на самом деле вопрос привлекательности российской и западной модели. Украина – лакмус того, что могут предложить в качестве, скажем так, рекламного проспекта две цивилизации. И на украинском примере, да и не только на нем, мы видим, что американская мечта оказывается куда привлекательнее мечты русской.

Лично я вижу Украину как независимую страну, блюдущую, прежде всего, украинские интересы, но не в националистическом контексте, живущую в тесном партнерстве и с Западом, и с Россией. С последней она действительно связана братскими тесными связями. По сути даже сейчас это одно пространство: смысловое, культурное, экономическое, социальное, промышленное, духовное, сексуальное.

Но именно церковный раскол был тем мощнейшим фактором, что разделил украинский и русский народы; он и еще язык, а также несостоятельность презентации российской модели на фоне американской мечты.

Церковный раскол на Украине – бомба заготовленная. Еще до того, как Филарет был избран патриархом УПЦ, он провел Всеукраинский православный собор, на котором объявил о слиянии его сторонников с Украинской автокефальной православной церковью в единую УПЦ КП. Но тогда главой ее назвали не Филарета, а племянника Петлюры, патриарха УАПЦ Мстислава (Скрипника), на тот момент проживавшего в США. Он вскоре почил, и Филарет возглавил новообразованную церковь.

Взгляды церквей Московского и Киевского патриархата относительно своих действий и роли на Украине логично расходятся – война их только нарастает, – но, несмотря на субъективность оценок, факт перехода храмов Московского патриархата к патриархату Киевскому несомненен. И переход этот, прикрываемый отрядами националистов и милицией, зачастую нарушал и морально-этические, и правовые нормы.

При этом критики православия на Украине обрушивались исключительно на Московский патриархат. Например, финансируемая с Запада организация яростных девушек Femen рубила кресты, атаковала храмы, оскорбляла патриарха Кирилла, но, что называется, обходила стороной, целомудренно скрывая свой обнаженный гнев, Киевский патриархат. Впрочем, нечто подобное происходит сегодня и в России. И дело не в том заслуживает ли РПЦ критики в свой адрес (часто и правда заслуживает), но в том, что нападки эти сугубо односторонни и зачастую исходят как по команде.

Логично, что после торжества Евромайдана, а это был, прежде всего, цивилизационный выбор украинцев, притеснения Московского патриархата приняли патологические формы. Служители Киевского патриархата, заручившись поддержкой радикалов, действуют лихо: и месяца ни обходится без захватов храмов. Согласно данным УПЦ МП, за четыре года после Евромайдана она потеряла более 50 храмов – все они перешли в подчинение Киевского патриархата.

Делается это не просто с разрешения властей, но при их активном содействии и патронате. В Верховной Раде депутаты подготовили два законопроекта, согласно которым УПЦ МП может быть запрещена, ее приходы конфискованы, а деятельность поставлена под контроль власти. Заметьте, такой подход не мешает этим же людям говорить о сращивании церкви и государства в России. При этом, если верить данным УПЦ МП, ее прихожанами являются 35 миллионов верующих, то есть более 80 % населения страны. Реальная цифра, скорее всего, меньше. К тому же к прихожанам относят и тех, кто, будто в старом анекдоте, как в храм ни зайдет, так слышит «Христос Воскресе!» Однако эти люди так или иначе связаны именно с Московским патриархатом, и действия властей могут иметь тут серьезные политические последствия. Так же как регулярные высказывания Филарета относительно внешней и внутренней политики Украины: от российской агрессии до поставок воинам АТО летального оружия. Как и много веков назад, церковный вопрос является ключевым в построении того государства, которое желают видеть ее лидеры.

Все это преследует три цели. Первая – отрыв Украины от русского не только политически, но и цивилизационно. Вторая – интеграция в новое – западное – цивилизационное пространство. Третье – создание абсолютно иной идентичности. Церковный вопрос в сегодняшней Украине – это, прежде всего, вопрос политический. Поэтому Порошенко, нарушая украинскую конституцию, инициировал создание «Единой поместной православной церкви». И в итоге Константинополь данную идею поддержал.

Меж тем, несмотря на долгую борьбу, позиции Московского патриархата по-прежнему остаются сильными. Но с каждым днем они будут ослабляться. И законы, направленные против УПЦ МП, на Украине рано или поздно будут приняты. Однако пока что они приостановлены. Одна из причин тому – подписи 350 тысяч украинских граждан, выступивших против данных законопроектов. Но и подписи не помогут после создания автокефальной украинской церкви, инициированной Порошенко и поддержанной Константинопольским патриархатом. Страшная трагедия неизбежна – она погрузит Украину в еще более страшную войну, чем та, что идет в Донбассе.

Нынешняя украинская власть, как и любая другая, безусловно, не может и не хочет мириться со столь мощным влиянием московской церкви. Необходима полностью управляемая церковь, воздействующая на электорат. Пока же на Украине есть Православная церковь Московского патриархата, западная интеграция страны не будет полной. А интеграция – это не только с такой помпой презентованный «безвиз» с последующим, как надеются многие, слиянием с Евросоюзом, но и, прежде всего, новая идентичность. Так уже произошло в странах бывшего социалистического лагеря (Польше, Словакии, Венгрии, Румынии, Чехии и др.), все к тому идет и в прибалтийских государствах. Данный процесс необратим. Но что это за идентичность?

Матрица дивного Нового мира

Парадигма Запада, несмотря на все заявления о свободе и толерантности, все равно остается ограничительной. Построение единого глобального мира напоминает возведение Вавилонской башни. Нарисован мир, где поляк сосуществует рядом с немцем, чех рядом с англичанином и так далее, но каждый из них в силу фундаментальных особенностей не может полностью раствориться в новой идентичности. За каждым стоит то, что принято называть голосом предков, голосом крови. Как есть в ней эритроциты и лейкоциты, так же она несет в себе и цивилизационные компоненты.

Мне нередко доводилось встречать, к примеру, немцев, чьи внутренние демоны при должных условиях, часто сопряженных с алкоголем, прорывались наружу. И достопочтенные бюргеры начинали говорить фразами Розенберга и Гесса. Скрытое проявлялось, стоило ослабнуть социально-политической матрице, сдерживающей его. Впрочем, гораздо чаще я встречал адекватных немцев. Речь ведь не о том, что при определенных условиях в Германии решат создать очередной Рейх, нет. Тем более немцы покаялись за преступления нацизма. Германия – прекрасный пример того, как из мерзости прошлого можно извлечь полезные уроки. Речь о другом: о том, что вопросы, заданные Ханной Арендт, – о банальности зла и коллективной вине, – по-прежнему нуждаются в ответах.

Голос крови можно лишь пригасить, ослабить. Это похоже на принятие брома, подавляющего либидо. Его добавляют в еду насильно – во избежание. Но стоит убрать бром, и внутренние силы вновь начнут диктовать свое. Нечто похожее происходит и с толерантностью. Это медицинский термин – противоположность резистентности. Абсолютно толерантный организм – организм, не способный к сопротивлению.

Собственно, об этом и писали мастера антиутопий. И потому вновь раскупают книгу Оруэлла «1984». Интерес понятен: люди чувствуют себя запертыми в тоталитарной системе, ограничивающей их права и свободы. Речь даже не о государстве, а о самом духе времени. У Оруэлла они ищут методы преодоления репрессивного зла, материализованного в полицейском с дубинкой и телеведущем, марионеточном в своем бесстыдстве. Оруэлл писал не о СССР – он говорил о будущем как таковом, управляемом машиной, которую Чарльз Буковски окрестил точным эпитетом – «волевыжималка».