Почти цивилизованный Восток

– В таком случае…

– Я оставлю документы. И распоряжения отданы. Дом… вы уверены, что вам нужен именно тот?

– Вполне.

– Он довольно стар. И пусть его поддерживали в должном состоянии, но все-таки… расположение. Не самое удобное, да…

– Сад? Сохранился?

– Вполне.

– Тогда хорошо.

– И сад, и беседка… помнится, вы любили там читать. А ваша тетушка все повторяла, что книги до добра не доведут.

– И оказалась права.

– Как сказать, как сказать, - старик поднялся. – У каждого своя судьба. И не нам решать. Вы хотя бы попытались стать счастливой.

– Не вышло.

– А могло бы и получиться… шанс был. У всех был шанс. Кто-то использовал, а кто-то… счел, что долг превыше. И в итоге снова же не был счастлив. Но это все философия, не более того… а сейчас, простите. Документы я оставлю. Поверенного пришлю. Хороший мальчик.

– Ваш…

– Внук, да… внук… появился уже после того, как вы… отчасти он и девочки примиряют меня с моей жизнью. Так что… выбросите из головы всякие глупости. Мы все чем-то жертвуем. И не всегда это имеет смысл. А сын у вас хороший, да… думаю, общество оценит.

Эдди фыркнул, не сдержался.

– Главное, учтите, молодой человек, - старик прищурился. А глаза у него и вправду седые, такие случаются у людей, многое переживших. – Рады вам не будут, но вот использовать… использовать постараются. Да. А потому, если уж не сочтете за труд принять совет старого, но еще не впавшего в детство человека…

– Сочту за честь.

– …избегайте общества юных прелестниц.

– Почему?

– Опасные существа. Самые опасные из известных мне.

И ушел.

Неспешно. Опираясь на тонкую тросточку, что выглядела несерьезною, но вот сила, её окутывавшая, намекала, что тросточка сия имеет свои секреты.

Как и молчаливое сопровождение.

– Стало быть, дом… - осторожно заметил Эдди.

На столе осталась кожаная папка с серебряными уголками. Выглядела она весьма солидно, но внутрь заглядывать не хотелось.

Категорически.

– Все-таки отель – это не то. Согласись, дорогой.

– Матушка…

– Этот дом оставила мне моя тетушка. Именно мне.

– Та, что не любила книги?

– Отчего же, любила. Только иные. Жизнеописания святых. Мне они казались такими мрачными… сплошное преодоление и духовный подвиг. Моя тетушка рано вышла замуж. И брак её был не слишком удачен. Во всяком случае, она как-то обмолвилась, что супруг её умер раньше, чем она дозрела до мысли об избавлении от супружеской связи иным способом.

Эдди приподнял бровь.

– Нет, нет, дорогой… тебе пора научиться думать о людях хорошо.

– А этому можно научиться?

– Научиться можно всему. Было бы желание. Она подумывала уйти в монастырь. Отчасти поэтому я и… я в монастырь не хотела. Я часто бывала у тетушки. Её считали в достаточной мере благоразумной и набожной, чтобы одобрять эти визиты. А я… там я была счастлива. Тетушка не привечала гостей. У нее был тихий дом. И довольно свободные порядки. Во всяком случае, никто не требовал переодеваться три раза в день.

– Зачем?

– К завтраку. Обеду. И ужину. А есть еще визиты. И прогулки. Посещения… ты не представляешь, насколько это утомительно.

– Мне глянуть? – Эдди все-таки подвинул папку к себе. – Дом?

– Да. Было бы неплохо. Мне здесь не нравится, - это признание далось матушке не сразу. – Мне казалось, что… все будет иначе. Что стоит вернуться, и я снова стану прежней. Хотя, конечно, в моем возрасте пора бы уже избавиться от иллюзий. Прежней я не стану. Но может, это и к лучшему… Иди. Нет, погоди… там должна быть чековая книжка. Пока сумма не так, чтобы велика, но на первое время хватит. А потом… ты не получал писем от Милисенты?

– Нет.

Эдди папку открыл.

Бумаги. Как же он, мать его, ненавидел бумаги. Не все, но такие вот, с гербами, завитушками, заполненные мелким аккуратным почерком. И наверняка выписано все туманно, так, чтоб с первого раза не понять. И со второго тоже.

– Я сегодня наведаюсь.

– Не спеши, - матушка разом успокоилась, а ведь визит этого старика заставил её нервничать. И вовсе не потому, что не рада она была его видеть.

Рада.

Безусловно.

– Думаешь, мне не обрадуются?

– Смотря кто, - матушка поглядела в недопитый чай. – Чарльз – хороший мальчик. Но мужчины порой бывают весьма слепы, особенно в отношении тех, кого любят.

– Что-то я не понимаю.

– Он любит Милли. Но он любит и сестру. И мать.

– А они как раз… - Эдди кивнул. – Были не в восторге.

Особенно матушка. У неё там, на лице, все написано было. И восторг, и прочие чувства.

– Именно.

– Но тогда…

– Тогда надо быть рядом, Эдди. Просто быть рядом. И дать возможность ей самой… ты хороший сын. И хороший брат. Пожалуй, чересчур хороший…

– Это плохо?

– Иногда. Сейчас… сложный момент. Милисента ведь почти никогда не оставалась одна. Проблемы? Ты их решал. Всегда. И опекал. И приглядывал. Но так не может продолжаться вечно.

– Почему?

– Хотя бы потому, что у тебя своя жизнь.

– Мама…

– Своя, Эдди. Ты рано или поздно, но тоже заведешь семью. Или, если не захочешь, то займешься чем-нибудь… ты, кажется, хотел открыть мастерскую? Вот и откроешь. Или нет. Агентство? Да и просто… не уверена, что ты сможешь выжить здесь. Тебе ведь плохо.

– Не настолько, чтобы сбежать, - проворчал Эдди. – Город. Слишком большой. Шумный. Людей много. Силы много.

Да и глядят на него… вон, вчера полисмен пристал, шел за Эдди до самого отеля, а потом еще со швейцаром разговаривал, явно выясняя, кто он таков и что в приличном месте делает.

– Именно. Но ты не уедешь, пока не убедишься, что с Милисентой все в порядке. А с ней не будет все в порядке, пока она не научится жить сама.

– Как-то это…

– Жестоко? – матушка провела пальцем по краю чашки. – Возможно. И… все-таки. Сейчас ей надо решить, чего она хочет. От семьи. От жизни. От мужа… ей надо научиться отстаивать свои интересы, причем без револьвера и членовредительства!