Почти цивилизованный Восток
Шрифт:
– Это сложно.
– А никто и не говорил, что будет просто. Насколько я успела понять, характер у леди Диксон непростой. Но все же говорят о ней с уважением, а значит, человек она по сути хороший. И сыну желает исключительно добра. Только… представления о добре у них могут различаться.
– А если… - Эдди замялся. – Если у неё не получится?
Матушка вздохнула.
– Дом моей тетушки, может, и не так, чтобы велик, но места в нем хватит всем. Да и в мастерской Милисента пригодится. Если ты решишь её открыть. Но я все-таки надеюсь, что им удастся
Глава 14 В которой магия вырывается наружу
Глава 14 В которой магия вырывается наружу
Как ни странно, но ждать стало сложнее.
Теперь, когда Эва почти уверилась, что её спасут. А ведь должны! Она все рассказала! И про всех! И… и теперь надо только подождать.
Тот жуткий человек передаст все брату.
И отцу.
И отец вызовет полицию. Дом оцепят. А её спасут. Непременно. И она, очнувшись, взялась за гребень, потому что некрасиво получается. Её тут спасут, а она вся лохматая.
Волосы Эва расчесывала престарательно, стараясь не морщиться, когда пряди цеплялись за обманные зубья. И жаль, что помыть не выйдет… только подумала, как дверь открылась.
Кэти.
Эва замерла. И сердце заколотилось быстро-быстро. Так, что… гребень сам выпал из онемевших пальцев.
– Сидишь? – мрачно поинтересовалась Кэти. – Хорошо тебе. Сиди и все.
Она повела носом.
А ведь… платье другое. Красивое. Из ярко-алой переливчатой тафты. Кружевом украшено. Шитьем. И махонькими перламутровыми пуговичками в два ряда.
Только сидит оно так, что ясно – шилось вовсе не для Кэти.
– Чего выпялилась? – огрызнулась она, подобравшись.
– Ничего, - Эва потупилась. – Платье красивое.
Врать она не умела, но Кэти поверила. И подобрела.
– А то… у меня таких много. Померла Матушка, - она даже всхлипнула и слезу смахнула. Если бы Эва сама не видела, как умерла Матушка Гри, поверила бы в это показное горе. – Осиротели мы…
– Сочувствую, - выдавила Эва, отводя взгляд.
Сердце колотилось все сильнее.
– Ничего, - печаль Кэти ушла столь же быстро, как и появилась. – Я о тебе позабочусь. Не боись. Тебе же ж лучше. Или думаешь, Матушка доброю была? Это она умела, глядеться доброю. А на самом деле та еще сволочь. Вставай.
– Я стою.
– Идем, стало быть. Будешь много говорить, без языка останешься. Ясно?! – и тощие пальцы впились в щеки. – Мордочку твою… думаешь, хорошенькая? Я тоже хорошенькою была. И вот чего!
– Как… это произошло? – спросила Эва, когда её отпустили.
– Да… обыкновенно. Клиент один. Идиёт, - Кэти успокаивалась столь же быстро, как и впадала в ярость. – Идем, кому сказала… и гляди у меня!
Кулачок ткнулся в самый нос Эвы.
– Я боюсь, - призналась та и вздрогнула. – Я… боюсь.
Правда.
Чистая.
И Кэти кивнула.
– И пральна. Бойся. Целее будешь. Я-то вон когда еще страх потеряла… и что вышло? А ведь думалось, что наконец-то… ко мне люди ходили. Знаешь, какие люди?! Не знаешь! Тебе и не надо… главное, что не просто так. А с уваженьем. Один так и говорил.
Что, мол, найму тебе, Кэти, учителей. Будешь стараться и ледью станешь. Дом куплю. Поселю…Она вздохнула и мечтательно прикрыла глаза.
– Соврал? – осторожно поинтересовалась Эва.
– Ай… мужики… что с них взять-то. Одним местом думают… а которые нет, так тех надобно держаться подальше. Когда мне рожу-то попортили, мигом все сгинули. И сдохла бы я, если б не Мамаша… только она за свою помощь все-то, мною накопленное, забрала. Милосердница…
Идти оказалось недалеко.
Знакомый коридор.
Лестница.
И еще одна. Лестницы в доме были узкими, и по ним весьма вольно гуляли ветра. Сквозило. И пахло плесенью, а еще цветами, уродливые букеты которых грудились в коридоре.
– Нравятся? – поинтересовалась Кэти, пощупав плотные лепестки белой лилии. – Дорогущие! Но завтрева красота будет!
Она даже глаза прикрыла.
– Завтрева все переменится… а ты иди, иди, чего столпом встала-то?
Завтра?
Эва ведь сказала, что два дня еще… есть два дня! А уже, получается, завтра? И что ей делать? Как быть? Как… сказать… предупредить…
Проклятье!
– Мамашка лилии не любила, все-то ей покойницкими мнились. А смерти она боялась, - Кэти хихикнула. А Эве подумалось, что эта женщина куда более безумна, чем Виктория.
Тори хотя бы только в снах дотянуться пытается.
А тут…
– Давай, - Кэти распахнула дверь. – Заходи. Надобно тебя в порядок привесть, а то ж много не дадут.
– Д-дадут?
Эти комнаты, верно, когда-то были роскошны. И от былой роскоши остались вишневые панели на стенах и выцветший до грязного серого цвета бархат штор. Паркет, правда, давно не знавший воска, и потому посеревший, покрывшийся царапинами. Старый ковер походил на тряпку. Гобеленовая ткань козетки пошла рваными ранами, из которых выглядывали клочья спутанного конского волоса.
– А то… - Кэти толкнула в спину. – Не стой! Я тебе честно скажу… Мамаша, она бы врала, а я от как есть, так и скажу. На хрен ты своей родне не сдалась. Ни медяка за тебя не вернули.
Ложь.
Но… надо изобразить удивление. И ужас. Ужас, к слову, изображать несложно, потому что Эва как раз и пребывает в полнейшем ужасе.
– Ты же ж чего? Сбегла? Семью опозорила. Оскандалилась. А ежели вернешься, то кто поверит, что не порченая. И стало быть, отправят тебя в Бедлам. Бывала там?
– Нет.
– Жуть, - искренне сказала Кэти. – Жуткая. Лучше помереть, чем туда… но я ж чего, я ж тебе шанс дам.
– К-какой?
– Мужа найти. Чего? Вот поженишься взаправду, тогда и домой. К папеньке с маменькой. И с мужем. Небось, когда муж будет, то кто станет сплетни жевать?
Все.
Но Эва промолчала.
– Туточки у нас есть… у Мамаши… она, случалось, бралась девкам помогать. Не за так, само собой. Задарма и кошка не срет. А я не кошка, да… так от, есть люди, которые жену найти хотят. Чтоб и мордой хорошая была. И не только мордой. А еще невинная, да при этой… с предками…