Почти цивилизованный Восток
Шрифт:
– К-каким ос-стальным?
– Не так уж важно. Главное, что в Клубе состоят люди весьма… небедные, - он постучал пальцем по подлокотнику. – И Кэти это знает. Она довольно сообразительна, местами даже умна, да… как бы то ни было, вряд ли она согласится продать тебя сейчас. И из боязни продешевить, и потому, что аукцион уже объявлен.
– Но… тогда зачем? Эта встреча?
– Затем, что это логично. Подогреть интерес. Показать, что ты и вправду стоишь внимания. И денег, - человек чуть склонил голову. – Не волнуйся, девочка. Просто возвращайся к себе и отдохни.
–
– Скажем так, - он откинулся на спинку кресла. – Я знаю. Но видишь ли… само это место обладает некими весьма любопытными способностями.
– К-какими?
– Его не существует.
– Как?!
– Обыкновенно. Этого дома нет.
– Но он есть! Я ведь… - Эва осеклась. – Я же… вижу. Я же здесь. В нем. И вы.
Как это возможно.
И на нее поглядели снисходительно. И с насмешкой.
– Естественно, дом есть. И вполне себе существует, - он поднял руку, и та окуталась облаком силы. – Видите?
– Д-да.
– Некогда дом этот принадлежал человеку весьма своеобразному. Магу. Из числа тех, которых принято называть великими. Характером он обладал вздорным. Людей не любил. То ли досаждали они ему, то ли в принципе, но главное, что он выстроил этот дом. А после укрыл его ото всех.
Похоже на сказку.
Только в случае Эвы очень и очень страшную. Кажется, в последнее время другие ей и не попадались.
– После этот дом сменил многие руки, пока не стал частью… скажем так, клуба. Для избранных.
– Как вы?
– Как я, - согласился гость. – Главное, что попасть сюда без приглашения невозможно.
Вот ведь…
– И… и что мне делать?
– Ничего, милое дитя. Вернуться к себе и ждать. Просто ждать, - он протянул руку и Эва вложила свою, дрожащую. – Все будет хорошо. И уже завтра ты вернешься домой.
Почему-то…
Почему-то все равно не получилось поверить.
Матушка пила чай.
Не то, чтобы это занятие было каким-то слишком уж необычайным, просто… я вот собиралась… выбиралась. Добиралась. И добралась.
И…
И по ощущениям снова пустыню пересекла. А она тут чай пьет.
– Доброго дня, дорогая, - матушка ласково улыбнулась и указала на кресло. – Присаживайся. А вы будьте добры, оставьте нас.
Это она горничной, которую ко мне приставили то ли сопровождать, то ли на нервы действовать. Иначе зачем она всю дорогу сопела.
Пыхтела.
И сверлила меня взглядом. Во взгляде этом читалось плохо скрытое возмущение и желание сказать, что, мол, леди так себя не ведут.
И матушке она бы сказала. Даже готовилась. Вон и рот открыла. Закрыла. А потом взяла и присела, чтобы спустя мгновенье просто исчезнуть. За дверью.
– Как это у тебя получается?
– Просто воспитание, - матушка поглядела на меня с упреком. – А ты о нем, похоже, забыла.
– Ну… я не нарочно. А Эдди где?
Присесть я присела.
Гостиница, конечно… в Последнем пути такой не было. Да что там наше захолустье, небось, во всех окрестных городках ничего похожего не сыскалось бы. Этакою роскошь не в каждом борделе
увидишь.Ну… я не то сказать хотела.
Наверное.
Главное, все блестит, сияет и прямо таки бьет по нервам излишнею благообразностью.
– Уехал по делам.
Выходит, и у него дела. И у Чарли. И… даже матушка и та чаем вон занялась, разливает по крохотным чашечкам, голубенькими цветочками расписанным.
– Возможно, что весьма скоро мы переедем.
– К-куда? – сердце ёкнуло.
Переедут?
Или уедут?
Домой? Может, не совсем, землю-то сдали, но… но отсюда? А я тогда как? Одна останусь? Я не хочу, чтобы одна!
– Мне от тетушки дом остался, - невозмутимо произнесла матушка. – В наследство. Эдди должен его осмотреть, и если дом в приличном состоянии, а я весьма на то надеюсь, в него и переедем. Это недалеко.
Фух.
Аж дышать легче стало!
– Вот, дорогая, - мне протянули чашечку с блюдцем. – Выпей. Ты выглядишь взбудораженной.
– Я…
Я взяла чашечку. И блюдце тоже. И снова ощутила голод, который в последнее время, кажется, испытывала почти постоянно. Сейчас вот тоже в животе заурчало.
Но дело не в нем.
А в том, что сказать?
Что мне там не рады? Что не любят? Не ценят? Что хотят запереть где-нибудь подальше от их драгоценного Высшего света? Что матушка Чарльза хотела бы иную невестку?
А сестрица вовсе открыто ненавидит?
Что сам Чарльз исчезает, а если и появляется, то ненадолго и какой-то… другой.
Чужой.
Незнакомый.
И этот незнакомец бесит несказанно. Но я держусь.
Я не сказала ничего, только чай пригубила. Надо же, какая гадость…
– Почему его здесь так заваривают? – уточнила я у матушки. – Как будто… жалеючи?
Матушка поглядела на меня поверх чашки. Но ответила.
– Отчасти именно поэтому. Некогда чай был весьма дорог. И сейчас хороший чай весьма дорог, хотя и не настолько. А еще крепкий горек, и это нравится далеко не всем.
Даже чай нравится далеко не всем. Что уж о людях говорить?
– Вот и разбавляли молоком, сахар добавляли для сладости. А потом как-то и привыкли.
Чай… был чаем.
Зря я придираюсь. Все не трава, которую мы дома пили последние пару лет. Я уж и вкус-то чая позабыла. А ворчу. Или это от нервов все?
Матушка…
Хоть бы спросила. Если бы спросила, я бы сказала, что… что мне плохо. И я понятия не имею, что мне делать. Или не делать? И как сделать так, чтобы все не разрушить. И как понять, не поздно ли это делать? Может, все уже и рухнуло? А я не заметила.
И…
И мы пили чай.
Молча.
– Возможно, ты не откажешься разделить со мной обед? – поинтересовалась матушка и улыбнулась хитро. – В животе урчит.
– Громко?
– Очень.
– И неприлично.
– Именно, - её улыбка была светлой. И… и она сама изменилась. Нет, платье осталось прежним, старым, с выцветшими рукавами, дважды, если не трижды, перелицованное. И я помню, как она его шила.
И…
И прическа. Матушка зачесывала волосы гладко, и в косе её светлой блестели нити седины.