Почти понарошку

Даша демонстративно стукнулась головой о стену подъезда и бодро сообщила:

– Я уволилась с работы и послала жениха за сутки до свадьбы. Так что в определенном смысле я вольна распоряжаться собственным временем. К тому же, у меня по-прежнему нет ключа, а оставить квартиру открытой я не могу.

– Ключ в шкафу у зеркала, - он усмехнулся. – Но на вашем месте я бы не уезжал. Лучше сходите погуляйте. До вечера.

Герман быстро сбежал по ступенькам. Даша глупо улыбнулась, глядя ему вслед. И почему-то думая о том, что нормальный мужик на его месте выставил бы ее за дверь еще вчера – после всего сказанного. А этот ничего… Может, и правда, влюбился? Между ними и было-то полтора поцелуя. Первый – когда замуж звал. И половинка – в ЗАГСе, после росписи, когда он небрежно чмокнул ее в губы. Но кто их разберет, этих Липковичей? Они всегда отличались свободой мысли. Даже когда Борис Александрович ходил в парторгах, умудрился жениться на женщине «из народа» без образования, с двумя детьми, героически отбив ее у колхозного механика, и прожив с ней почти полвека. История семьи Липковичей – это почти летопись Козелецкого края. Местный сериал.

Дашка тряхнула головой. Ветеринарша-неудачница размечталась о большой, но чистой. Тихонько хихикнула и заперла изнутри квартиру.

***

Едва Герман переступил порог родной клиники, как на него со всех сторон посыпались расспросы и выяснения причины его скорого возвращения. Соорудив дежурную фразу о том, что скучал без клиники и всех ее обитателей, он направился к великому и ужасному.

– Приветствую, ИванСаныч! – жизнерадостно возвестил Герман.

ИванСаныч поднял глаза от компьютера и внимательно посмотрел на вошедшего. Удивления или радости не выказал. Только чуть прищелкнул языком и глубокомысленно изрек:

– Твой Григораш в интенсивной терапии. Упился, идиот. Отек головного мозга. Вчера поступил.

– Вот достали эти… - Липкович выругался. – Я могу ковыряться в их мозгах за их деньги, но новые не вставлю!

– Ну раз уж пришел, так, может, поковыряешься? Этот экземпляр на вес золота. Еще угробит его наш орел Эгембердиев, а?

– Я официально в отпуске, - Герман расположился на диване и подхватил с тумбочки первый попавшийся журнал.

– И как он проходит?

– Плодотворно, - Герман с шумом перелистнул страницу.

– Поздравляю. А что тогда к нам, работягам, приперся?

– Вызывать чувство зависти. Но так уж и быть. Григораша возьму.

– Эгембердиев обрадуется, - хмыкнул великий и ужасный. О том, как Эгембердиев не любит брать «чужих» пациентов, ходили легенды. – Так что? В свое таинственное путешествие не поехал?

– Почему? Поехал. Уже вернулся.

– Ааааа… Кофе будешь?

– Нет, спасибо. Я попозже на кофе зайду. Пока к себе схожу, - Герман поднялся.

– Давай. Там твоя Нескородева с утра не в духах. Всех отправляет на общий анализ крови. Только и успеваю, что отлавливать и перенаправлять к Эгембердиеву.

– Да? Ну-ну… - многозначительно выдал Липкович и вышел от Ивана Александровича.

Кабинет встречал его тишиной и нестертой пылью на рабочем столе. Единственное, что напоминало о том, что он отсутствовал неделю. В остальном все осталось, как было. Будто бы вся жизнь не полетела в совершенно неожиданном направлении, да еще и на скорости, явно превышающей установленную ПДД.

Сначала в дверь сунулась острая мордочка медсестрички с сакраментальным вопросом:

– Герман Валентинович, а хотите я вам чаю принесу?

Потом медсестра была вытеснена Юлькой.

– Спасибо, Наташик, я сама! – сообщила бывшая и вошла в кабинет.

– С чего вдруг? – удивился Герман.

Дверь захлопнулась, а Юлька уже выливала остатки воды из чайника в поддон от фиалки на окне. Улыбка на ее лице была ангельской. А значит, великий и ужасный прав – не в духах.

– Что ж, по-твоему? Я не могу уже тебе и чаю заварить? – поинтересовалась она. – Или ты теперь даже чай из моих рук не примешь?

– Да я-то приму. Не пойму, тебе оно зачем? Заняться, что ли, нечем? – Герман стер со стола пыль и сел в рабочее кресло.

– Считай, что я тебя поздравить пришла. Мне твой отец звонил. А ему – Лев Борисович. Впервые за сколько там лет? Три? Пять? Хотя ради таких новостей…

Юлька многозначительно посмотрела на Германа и наполнила чайник из бутыли.

Когда Герману стала ясна причина явления Юльки, он довольно улыбнулся и откинулся на спинку кресла.

– Я рад, что ты оценила.

– Значит, правда?

– Правда. Отец вообще говорит только правду, когда это не касается работы. Одно из его домашних хобби.

– Круто! – усмехнулась Юлька. И нажала на кнопку электрочайника. Тот браво зашумел, а она устроилась на стуле возле него. – Это какая-то старая любовь возродилась или новое чувство? Мы всего неделю не виделись.

– Расспросы – это вместо варенья к чаю? – рассмеялся Герман, внимательно следя за Юлькой.

Он не верил ни своим ушам, ни глазам. Она всегда утверждала, что не ревнивая. Но, если подумать, повода для ревности у нее и не было никогда. В отличие от сегодняшнего дня.

– Ну, варенья же действительно нет, - пожала она плечами. – И мне, правда, любопытно. Может, у тебя давно уже был запасной вариант, а я не знала. Не то, чтобы в сложившихся обстоятельствах это было плохо, но… Гера, это неделя! Ты женился за неделю!

– Я женился за неделю, - повторил он за Юлькой. – Чайник закипел.

– Закипел, - кивнула она, обернулась к шкафчику и, не вставая, достала из него заварник. Насыпала туда чай и залила кипятком, продолжая при этом болтать. – Пойми меня правильно, Гера. Между нами все кончено, но это не значит, что я за тебя не волнуюсь. Я очень волнуюсь! В твоем состоянии легко было наделать ошибок, и в этом моя вина. Потому ответь мне, пожалуйста, на единственный вопрос – это у тебя серьезно?

– Ты готова предположить, что я могу быть легкомысленным? – Герман снова рассмеялся.

– Я готова предположить, что ты мог свалять дурака!

– Ты ошибаешься, у меня все очень серьезно.

Кажется, она даже в лице изменилась. Оно стало обиженным, почти серым, что так не вязалось с ее обычной лучезарностью. Не произнося ни слова, придвинула поближе чашку и насыпала в нее сахару. Еще немного помолчала, изучая серебристую крышку заварника. А потом выдала: