Почти понарошку

– Интересно. С детства. Я еще дятла выхаживала в десять лет. Знаешь, такого… в шапке, из Красной книги. Мы гулять ходили в лес. А его кот гонял по тропинке, он взлететь не мог. Я и забрала. Он у меня почти полгода прожил. Выпустить, наверное, надо было, но он же к жизни не приспособлен оказался. И умер через полгода. Рыдалааа…

– Ну Машку же свою спасла.

– Почти десять лет спустя, - улыбнулась Даша. – Правда, с тех пор больше никого спасать не пришлось. В нашей ветлечебнице места не было. И я со своим технарем такая: «У меня призвание!» По фермам бегаю, ищу, может, что-то найдется. И ничего второй год. Глухо, как в танке.

– То-то ты и прешь, как танк, – рассмеялся Герман.

– В смысле?

– В смысле, поступать собираешься не на библиотечный.

– Аааа...
– Даша задумалась и засмотрелась на воду. Кажется, едва ли не впервые она кому-то так много рассказывала о себе. Таська не в счет. – Ну, библиотека – это временное. Я всегда как временное воспринимала. Мои смеялись, что нет ничего более постоянного, чем временное. Но... зачем мне то, что я не хочу, если я точно знаю, что мне надо?

– Наверное, незачем.

– Это похоже на твой Цюрих?

– Не совсем. Просто иногда нельзя получить все одновременно. Приходится выбирать.

– Но если точно знаешь, что хочешь, выбирать легко, верно?

– Не люблю выбирать, - рассмеялся Герман. – Даже когда знаю, чего хочу.

Даша негромко засмеялась в ответ и повернула к нему лицо. Его внешность трудно было назвать непримечательной. Крупные, даже немного грубые черты на круглом добром лице – этакие залихватские, будто на тяп-ляп лепили. Серо-голубой взгляд, который часто улыбался, но и часто бывал мрачен. Четкая поперечная морщина на переносице. Умный, думает много. Нос с горбинкой. Но при этом красивая линия тонких губ. Ему шла улыбка. Делала его моложе, что ли. Небрежная щетина. Смесь мишки Гамми и БрэдПитта.

– Иван Александрович прав, - констатировала Даша. – Ты жадный.

– А ты альтруистка?

– Если бы я была альтруистка, я бы во имя мира и спокойствия домашних и друзей пошла на библиотечный и вышла замуж за Витю. Неееет… Я тот еще эгоист.

– Я заметил. Слушай, эгоист, может, такси вызвать? Не замерзла? – спросил Герман.

– Я редко мерзну. Мне жара хуже. А вот разуться очень хочется. Ненавижу шпильки.

– Так не интересно. Вот и как о тебе заботиться?

– Ну, если бы мы были влюблены, - засмеялась Даша, - подхватил бы меня на руки, потому что ноги, и правда, огнем горят. Но ты можешь все-таки вызвать такси.

Что он и сделал. Такси приехало быстро, доехали по ночному городу еще быстрее. У подъезда Гера распахнул дверцу машины и весело спросил:

– Ну что, на руках нести или сама пойдешь?

Даша высунулась наполовину из авто и открыла, было, рот, намереваясь, судя по выражению лица, отпустить какую-то остроту, как взгляд ее зацепился за что-то за спиной Германа, да так и застыл. Улыбка с лица медленно сползла, и Даша выдохнула:

– Ой, мамочки…

– Дарья! – раздался во дворе суровый голос Михаила Дмитриевича.

– Даш! – одновременно с ним выкрикнула Алла Васильевна.

– Ты почему трубку не берешь?! – это уже они орали хором.

***

Маршрут семьи Чугай под подъезд семьи Липковичей был сложным, может быть, даже несколько запутанным, но вполне закономерным в сложившихся обстоятельствах.

Киев-Козелец-Киев.

В обед приземлились в Борисполе. Добрались до дома, чтобы найти там письмо от Даши настолько странного содержания, что хоть за голову хватайся. Единственное, что сумела произнести после прочтения оного Алла Васильевна, было буквально следующее:

«Допристраивался!»

На что услышала в ответ:

«Это были твои слова! Не вали с больной головы на здоровую!»

«Да я не то имела в виду!»

В сущности, оба родителя «не то имели в виду». Но получили имеющееся.

Письмо было короткое. Но более чем внятное.

«Мама, папа!

Не переживайте! Я вышла замуж за Германа Липковича и уехала в Киев. Как вернетесь домой, обязательно сразу позвоните, я все объясню.

P.s. газ и воду перекрыла».

Вещей Дашиных в доме почти не наблюдалось. Алла Васильевна охала. Михаил Дмитриевич скрежетал зубами. Даша на звонки не отвечала. Примерно в течение часа их осенила гениальная во всех смыслах идея съездить в фамильное гнездо Липковичей, пообщаться со Львом Борисовичем на предмет того, что за хрень происходит.

Тот немного помялся, предложил им чаю. А потом выдал с некоторой долей иронии:

«Любовь – субстанция сложная. У них сложилось за неделю».

Но адрес дал, хотя от чая новоявленные родственники отказались.

Дальнейшее было предсказуемо. Они снова помчались на автовокзал. Сели в первую попавшуюся маршрутку до Киева. А по городу добирались уже на такси, продолжая без конца набирать Дашу. Та по-прежнему не брала.

В квартире тоже никого не оказалось. И сидело семейство Чугай под подъездом второй час подряд. И звонить уже перестали. Что толку? Мать только тихонько всхлипывала. А смертельно бледный папаша даже перестал зубами скрежетать. До тех пор, пока не увидел высунувшуюся из такси непутевую дочку.

– Ты почему трубку не берешь?! – заорали родители хором на весь двор.

– Ой, - снова ойкнула Дашка и спряталась за «мужа». – У меня телефон сел, я дома заряжаться оставила.

– Дома? – рявкнул отец. – Это где это дома?

– На втором этаже, - ответил Герман, вытаскивая Дашу из-за спины. – Зайдете?

– Ну не на улице же нам ночевать, зятёк! – гавкнул отец.

– Мама, папа, познакомьтесь, это Герман, мой муж! – спохватилась Даша. – Гера, это папа и мама…

– Дмитрий Михайлович! – отрезал папаша.

– В смысле Михаил Дмитриевич, - поправила дочь.

– Да!

– И Алла Васильевна, - представила Даша маму.

– Очень приятно, - кивнул Герман и, подхватив жену под руку, направился к подъезду. Придержав дверь, пропустил всех вперед. – Веди, Даша.

И Даша повела. Мимо лифта – по лестнице. Ключ затерялся на дне ее сумочки – еле нашла. Открыла дверь, включила свет в коридоре и выдохнула.