Почтовые

Огонь продолжал пылать. Может, его надо погасить, и тогда Тень ослабнет и развеется? Как же это сделать? Что там говорил Игнат про Печать дракона?.. Все эти мысли вихрем крутились в моей голове. И где же сам Игнат?

Вдруг поднялся сильный ветер, края трещины с треском расширялись, увеличивая проход между мирами. Луна скрылась за тучей, я с трудом, но все же смогла разглядеть Ника и Игната. Они замерли недалеко от слепка луэ.

— Ты стой тут, — сказал старик и, схватив Ника за грязный, когда-то зеленый жилет, прокричал ему в лицо: — Жди!

И побежал, уже не так ловко, как хофу, а по-стариковски, как человек, слегка прихрамывая, но с каждым шагом двигаясь все увереннее, и, когда наступил на слепок, загорелся.

Я не сразу различила призрачный огонь, охвативший его, а когда поняла, что произошло, бросилась к скорчившейся у кромки воды фигуре. Но разве я могла что-то изменить?

Игнат горел.

Тело плыло и колебалось, как отражение в воде. Лицо исказилось от боли и стало меняться, словно стекая с черепа: исчезли треугольные зубы, а глаза снова стали ярко-голубыми. Несколько жирных красных капель влажно блестели на земле, собираясь в круглый камень — ту самую Печать дракона, созданную из крови демона и человека. Ник подбежал к Игнату и протянул руки, пытаясь вытащить его из огня, но схватил только пустоту, затряс дымящимися ладонями — пламя обожгло его — и упрямо повторил попытку. Игнат повернулся к юноше и виновато улыбнулся:

— Я был согласен, так и передай всем.

И он стал подниматься вверх, растворяясь в воздухе. Из остатков призрачного дыма, уже почти погасшего слепка луэ, до нас донеслось:

— Волчара! Ну что ты так долго?!

Глава двадцать восьмая

Печать дракона налилась светом, воздух над ней задрожал и затрещал. С тихим шелестом трещина стремительно сжималась, ее края, точно волны, набегали друг на друга, и прореха между нашими мирами стала закрываться. Раздалось гудение, как будто от трансформаторной будки, и трещина наконец затянулась, а Печать стала прозрачной. Словно кусок горного хрусталя сверкал перед нами — блестящий, гладкий и чистый, как слеза.

Ник продолжал сидеть на коленях у затухающего призрачного пламени, лицо его было мокрым от слез, руки висели тяжело и неподвижно. Когда трещина закрылась, он дрожащими руками взял сияющий камень, завернул в носовой платок и положил его в карман…

Я подняла голову — мирно потрескивало пламя костра, слышалась тихая беседа Павла и Юриса. Как они могут быть такими спокойными и умиротворенными, когда все так плохо?! Я закрыла глаза, размышляя о том, что же происходит на Земле, сморщилась, поняв, что «увидеть» Казань или Мусу Ахмедовича никак не выходит: мне очень редко удавалось вызвать направленное видение. Но опускать руки я не собиралась и, сосредоточившись на мыслях о Казани, стала вспоминать.

Низкие шапки облаков.

Запах цветущих лип.

Шелест листвы и серебряную зелень ив.

Точеные минареты мечетей.

Аромат роз.

Ветер…

Голубые, золотые и черные луковицы куполов церквей, похожие на пламя свечи.

Старые дворы с нестриженой высохшей травой и запах полыни.

Протяжный призыв муэдзина.

Белые свечки каштанов.

Свист соловья.

Метель…

Тополиный пух.

Благовест.

Шум дождя и запах мокрого асфальта.

Хруст снега под ногами.

Толстые чайки над ярко-синей водой.

Буран…

Вонь канализации.

Скребущий звук метлы.

Запах кофе и смех детей.

Снег.

Узкие улочки и широкие проспекты.

Вьюга…

…Порыв ветра швырнул в меня снегом с такой силой, что я не сразу смогла открыть глаза. А когда стерла холодные капли с лица, то сразу увидела знакомую невысокую фигуру в сером шерстяном пальто. Муса Ахмедович стоял на заснеженной набережной Казанки и смотрел на белые стены Кремля, находившиеся на противоположном берегу скованной льдом реки.

— Красота какая, — сказал Поздняков, который стоял рядом с ним, опершись на железные перила ограды, и смотрел в другую сторону. — Что за здание-то?

— Достопримечательность местная — ЗАГС в форме гигантского казана. Этакий огромный котелок на костре. Я, знаешь, не большой любитель таких архитектурных изысков, — оглянувшись, пояснил Муса. — Но людям нравится.

— А называют как? Казан? Хм, интересно… — не унимался Поздняков и, задрав голову, протянул: — А высоченный-то какой!

— Казан в высоту тридцать два метра, — заметил Муса, озабоченно осматриваясь. — Там наверху еще смотровая площадка. Сейчас она уже закрыта, а то можно было бы зайти. Ты ничего не слышишь? Какой-то странный шум …

— Да нет вроде, — пожал плечами Поздняков, рассматривая барельеф бронзовой чаши Казана в виде драконов и крылатых барсов. — Обычный гул города.

Юрий подошел ближе и принялся разглядывать эффектно подсвеченный постамент чаши, похожий на языки пламени.

— Красивая подсветка, — пробормотал он. — Нет, ну правда впечатляет. А скульптуры прямо огромные! Смотри, эта лапа по размеру как моя голова! Барс метров шесть в высоту, никак не меньше…

Четыре гигантские скульптуры зилантов и барсов были расположены по периметру комплекса. Муса равнодушно огляделся вокруг: я знала, что Казан оставлял его безразличным, как и массивные скульптуры. Он любил старинные церкви, Кремль с его деревянной крышей, даже старое здание университета нравилось ему гораздо больше, чем чаша.

— Лучше скажи, — раздраженно спросил он Юрия, — когда вы моих людей с Шанлу вызволите? У них тут остались близкие.

Тот вздохнул и пожал плечами. Людей на площадке вокруг чаши почти не было: слишком холодно и промозгло. Я поежилась и огляделась в поисках намека на трещину. Если уж Игнат говорил про реку и гнездо, то Казан — самое что ни есть подходящее место. Огромное каменное гнездо, еще и с охраной в виде зилантов и барсов. Очень символично…

С реки начал наползать туман, мне сразу захотелось в тепло, к сладкому чаю с лимоном и горячему ужину. Поздняков шмыгнул покрасневшим носом и, судя по выражению лица, был того же мнения. Туман висел в воздухе серой дымкой, город сиял в ночи, теплый и спокойный, недалеко от Казана переливалась огнями новогодняя елка.

Юрий вытащил из кармана сотовый и сообщил:

— Связи нет.

Над городом что-то загрохотало. Я вздрогнула: гром в декабре?!

Небо окрасилось в серо-фиолетовый цвет, раздался свист, как будто кто-то проткнул воздушный шарик, и тонкая вертикальная линия прочертила пространство над рекой.

— АстагфируЛлах, — прошептал Муса.

— Трещина! — потрясенно воскликнул Поздняков, стараясь перекричать нарастающий шум.

Небо с сухим хлопком словно лопнуло напополам, и из разлома повалил дым. Он расстилался над рекой, все более уплотняясь и принимая уже знакомые мне очертания. Муса Ахмедович и Юрий замерли: туман с реки, будто притягиваясь магнитом, стал подниматься к дыму. Он становился все темнее, и наконец вся эта масса приняла форму исполинского дракона. Мощные крылья, сложенные вдоль тела, походили на плащ и в темноте были почти не заметны, пока он не расправил их. Взмахнув ими, сотканная из дыма и тумана Тень Призрачного дракона молча взмыла вверх, подняв такой ветер, что Муса и Юрий кубарем покатились по земле.

Вслед им летел снег, куски льда, песок, камни, птицы, ветки и даже сломанное дерево. Кремлевская дамба, соединяющая оба берега реки Казанки, затряслась, дорога, по которой сплошным потоком ехали машины, заходила волнами и покрылась трещинами. Раздались громкие гудки, заскрипели, завизжали тормоза, и Кремлевский мост, заскрежетав, дрогнул. Огромный грузовик, не удержав равновесия, упал на бок и, проломив ограду, повис над рекой. Поднявшись на ноги и в ужасе взирая на происходящее, Муса Ахмедович замер посреди набережной. Я завертела головой — где же Юрий — и с облегчением поняла, что с ним все в порядке. Поздняков что-то кричал и показывал Мусе в сторону другого моста — Миллениума. Я медленно, будто во сне, развернулась вслед за Мусой Ахмедовичем туда, куда показывал Юрий, и увидела, что вдоль реки в нашу сторону несется гигантская серая Тень Призрачного дракона. Сердце замерло: что сейчас будет? Скорее бы трещина закрылась, это ослабит Тень Тэнлу!