Почувствуй

Никто и никогда не дотронется без ее согласия. Я умру скорее, чем позволю. Я сам ждал столько лет, и дальше бы ждал, если бы потребовалось. Всё только по ее желанию. Всегда. Она — особенная.

А согласия там не было. На фотографии этой с*аной. Иначе... Блть, иначе я просто сдохну.

Фиксик что–то объясняет. Всей моей силы воли хватает только для того, чтобы не втащить ему сразу.

– …Я не хочу конфликта, Матвей, – заканчивает добродушно. – И я готов извиниться.

Лезу в карман и достаю телефон. На заставке Юля. В полутьме лицо не определяет, поэтому набираю пинкод вручную. Показываю фотографию.

Приходится приложить усилие, чтобы рука не дрожала. И не выдала, насколько я уязвлен сейчас. В течение года один ушлепок из моего района облизывал ее кулон, и я ничего не мог сделать. Я не мог ее защитить. Никто не знает также хорошо, как я, что такое уязвленное самолюбие.

Жажда мести усиливается. У меня голову срывает.

Фиксик смотрит на фото. Юля лежит на диване вполоборота, он обнимает ее, рука на груди. Губы виска касаются. Рожа довольная.

– Объясни как это получилось, – говорю ровно. Отрывисто. С вызовом. – У тебя одна попытка.

– Мы у Любы Исаевой были в гостях, сидели разговаривали. Я пошел курить. Заглянул в комнату, там Райденко дрыхнет при свете. Она давно мне нравилась. Не удержался, подлег и сделал эту фотографию на память.

– Ты. Ее. Трогал?

– Она бы проснулась.

– Трогал или нет?

– Нет.

– Зачем наврал, что трахал ее, и что это фото после? – голос звучит отрешенно. Я следователь на вопросе. Потому что я – настоящий – не смог бы это выдержать.

– Брат, честно, сорян. Я выпил. Парни выпили. Не знал, что инфа до тебя дойдет. Я не хочу конфликтов.

– Вы учитесь в одной группе. Вам вместе еще минимум два с половиной года быть. Ты ее выставил шлюхой перед одногруппниками. Она девочка хрупкая, ее нельзя обижать. Ты не в курсе, как быстро такие слухи разносятся?

– Ну, знаешь, тут не только моя вина.

– Чья еще вина.

Смотрю на него.

– А как она ведет себя? Сама глазки строит, жопой вертит.

– Че ты, блть, несешь.

Фиксик взмахивает руками.

– Ляпнул сегодня лишнего, брат, признаю, не прав! Но ты и меня пойми. Она все знаки мне давала, что расчитывать можно. Влюбила в себя. А потом в отказ пошла: «У меня есть парень, бла–бла–бла». Я и денег на нее потратил, и времени, и нервов. Парни надо мной ржали. Не хотел лохом выглядеть.

У кого–то явно бурная фантазия. Вот не зря он мне сразу не понравился.

– А ты не в курсе был, что у нее парень есть, который узнает и найдет тебя?

– О тебе она мало и редко говорит. Я думал, вы расстались давно.

В висках долбил. Фиксик продолжает говорить, все также сильно жестикулируя, пальцы загибая:

– Аниматорами меня работать звала каждую неделю. Выступать умоляла пойти с ней, ясно понятно, это лишь предлог был вместе время провести. Домой они с папашей ее меня отвозили. В клубе в прошлую пятницу мы сосались. Какие бы ты выводы сделал на моем месте?

Нутро на тысячи кусков разрывается. Она сказала мне в прошлую пятницу:

«Матвей, я поцеловалась с другим. Так получилось».

Перед глазами темнеет. Я не поверил.

Смотрю на него. Она что... с ним?!

Это был не боевой патрон, а настоящая измена?

Сжимаю кулак крепче.

Стоящая передо мной тварь действительно касалась моей девочки. Моей чистой, нежной, беспомощной девочки. Самого важного человека в моей жизни.

Мысль не поспевает за телом. Я размахиваюсь и бью.

Дальше как в тумане. Ярость, безумие. Крики. Голос Захара. Удары. Боль. И усиливающаяся жажда мести.

Глава 27

Курю возле травмпункта. Костяшки на руке сбиты, она дергается против желания.

Достаю телефон, смотрю статистику.

Пропущенный от «Рай» в скобках тридцать два. О как понадобился.

Делаю затяжку. Захар в очереди сидит, тряпку к подбородку прижимает. Там шить однозначно, разрыв до кости. Везунчик. Пока ехали сюда, виски с ним налакались, голова кружится и тошнит. А может, от чего другого?

Нажимаю на «Рай», потом «Переименовать».

«Райденко». По–прежнему на букву «Р», не потеряю. А потом тычу на иконку трубки.

Юля принимает вызов сразу. Напрягаюсь всем существом. Внутри узел тугой, разрубить бы его хоть чем–нибудь, а то дышать мешает.

Жду «але», но в трубке тишина, лишь дыхание частое.

Сглатываю. Не понимаю, в какой именно момент всё так испортилось.

– Звонила? – спрашиваю ровно.

– Да. Матвей, что происходит? Где ты? – торопливо, сбивчиво, с надрывом.

Плевать.

– У травмпункта.

Молчание. Вдох–выдох–Вдох.

– Ты ранен?

– Нет.

– А кто ранен?

– Много кто.

Тишина. Лишь несколько быстрых ударов сердца. Делаю затяжку, выдыхаю.

– Ты никого не убил?

– Например, за что, – специально без вопросительной интонации. Размышляю будто бы. Зажмуриваюсь сильно.

– Прекрати со мной играть! Говори как есть!

– Не знаю, что тебе еще сказать, Юля.

– Я приеду?

– Это общественное место, не могу запретить.

– В смысле... ты еще там будешь?

– Какое–то время.

Опускаю телефон и голову.

– Матвей, – раздается позади голос Любы.

Забавно, она всю жизнь с Юлей дружит, рядом вертится, а я только недавно начал узнавать ее интонации.

– Матвей, ты как?

Передергиваю плечами. Прищуриваюсь. Не хочу, чтобы кто–то видел в столь жалком виде. Сейчас к Паше поеду, чтобы бабулю не пугать. У Дианы всё же нервы покрепче будут.

– Езжай домой. Уже поздно.

– Я... подумала, что может, помощь нужна? Тебе или Захару, или...

– Езжай домой. Возьми такси.

– Хорошо.

Вместо того, чтобы уйти, она присаживается рядом на ступеньки.

– Если хочешь поговорить, то ты всегда можешь набрать меня. Я люблю Юлю, и к тебе хорошо отношусь. Переживаю за вас сильно.

– Спасибо.

Она медлит несколько секунд. Потом гладит меня по плечу. Я не удерживаюсь и дергаюсь, отшатываясь.

Ты не видишь, блть, что я на адреналине? Не надо ко мне лезть и трогать меня!

– Люба, домой езжай.