Под алыми небесами

– Мы прокопаемся до наступления темноты, – сказал Миммо, отбрасывая снег в самый дальний угол хижины.

Лампа у Пино погасла, и они остались в полной темноте.

– Черт, – сказал Миммо.

– Мамочка! – захныкал Антони.

Синьора Наполитано сказала:

– Как копать в темноте?

Пино зажег спичку, вытащил две молельные свечи. Всего у него было три, как и у Миммо. Он зажег их, поставил над и под дверью. Теперь у них не было сильного луча лампы, но вскоре их глаза привыкли, и они принялись долбить занос, который уже превратился в монолитный блок из льда и снега. Разогретые трением при сходе лавины, ледяные и снежные комья местами по твердости не уступали цементу.

Продвигались они с черепашьей скоростью. Но каждый выдолбленный комок был поводом для радости, и постепенно начал образовываться туннель шире плеч Пино. Сначала метровой, потом двухметровой глубины. Работали они по очереди. Забойщик скалывал лед и снег, двое других сгребали сколотое в хижину, где сидели в углу семья Д’Анджело и синьора Наполитано и смотрели, как растет снежная горка.

– У нас хватит места для всего снега? – спросила беременная женщина.

– Если не хватит, растопим печку и расплавим часть, – сказал Пино.

К восьми часам вечера они, по оценке Пино, прошли четыре метра от двери, когда он был вынужден остановиться. Его руки больше не могли поднять ледоруб. Ему нужно было поесть и поспать. Им всем нужно было поесть и поспать.

Он распределил остатки провизии, а Миммо и синьор Д’Анджело собрали печку. Половину припасов Пино разделил на шесть частей, и они поели вяленого мяса, сушеных фруктов, орехов и сыра. Потом выпили еще чая, и Пино растопил печку и загасил свечи.

Два раза за ночь ему снился сон о том, что он похоронен заживо в гробу, и он, вздрогнув, просыпался, слышал дыхание других и тиканье остывающей печки. Снег таял на земляном полу, и Пино понимал, что вскоре будет лежать в холодной грязи. Но он так устал, а его мышцы так болели и ныли, что ему было все равно. Он заснул в третий раз.

Несколько часов спустя Миммо толкнул его. Он зажег предпоследнюю свечу.

– Шесть утра, – сказал Миммо. – Пора выбираться отсюда.

Снова было холодно. Кости у Пино болели. Ныли все суставы. Он разделил остатки еды и воды, которую растопил на печке перед сном.

Синьор Д’Анджело первым взял ледоруб. Он продержался двадцать минут. Миммо проработал тридцать, после чего выскользнул из туннеля весь в поту, мокрый от плавящегося льда.

– Я оставил там топорик и последнюю свечу. Тебе придется ее зажечь, – сказал он.

Пино заполз в туннель, длина которого, по его оценке, достигала теперь пяти метров. Упершись в забой, он повернулся и чиркнул спичкой – и теперь их осталось всего три. Свеча загорелась.

Он с яростью набросился на снег. Рубил, колол, отламывал куски снега. Собирал, отодвигал, отталкивал ногами мерзлые осколки.

– Не спеши! – крикнул Миммо после тридцати минут работы. – Мы за тобой не успеваем.

Пино замер, глотая воздух, словно после долгого бега, посмотрел на свечу, от которой оставался теперь короткий огарок, шипевший, когда на него с потолка туннеля падали капли.

Он передвинул свечу, поставил в нишу, вырубленную им в снегу, а потом продолжил работу, но теперь медленнее, более осмысленно. Он искал трещины в поверхности, пытался врубаться в них. Куски льда стали отламываться треугольниками и странной формы плитками длиной по десять – двенадцать сантиметров.

«Снег стал другой», – подумал он, растирая гранулы в руке.

Комки были мягкие, а ограненные кристаллы были похожи на бриллианты его матери. Он задумался. Такой снег может обрушиться вниз. Пока они прорубались через твердую массу, он и не думал о том, что забой может обрушиться. А теперь эта мысль застряла в его голове и не давала покоя.

– Что тут у тебя? – спросил Миммо, подобравшийся к нему сзади.

Пино не успел ответить – огарок вспыхнул напоследок и погас, и они погрузились в полную темноту. Он закрыл лицо руками, эмоции захлестнули его: ему казалось, что и он погаснет, как свеча, и мир погрузится в темноту. Страх, безнадежность, неверие переполняли его.

– За что? – прошептал он. – Что мы?..

– Пино! – прокричал Миммо. – Пино, посмотри!

Пино поднял голову и увидел, что в туннеле теперь уже не так темно, как ночью. Сквозь забой туннеля внутрь проникало неяркое серебристое свечение, и слезы отчаяния превратились в слезы радости.

Они почти добрались до поверхности, но рыхлый снег, как и опасался Пино, два раза обрушивался, заставляя отползать назад и снова прокапываться наверх, но наконец его ледоруб прорубился наружу, сопротивления снежной массы больше не было.

Когда он убрал ледоруб, внутрь хлынул солнечный свет.

– Я пробился! – закричал он. – Пробился!

5

Синьора Наполитано, синьора Д’Анджело и дети радостно закричали, когда он высунул голову, а потом и плечи на поверхность. Буря давно закончилась, и холодный горный воздух был свежим и ароматным. Чистое, кобальтово-синее небо. Над каменным полем лежал новый слой снега, достигавший почти пятнадцати сантиметров. Высоко над ними торчал зубец Гропперы, Пино видел его неровные контуры.

В некоторых местах снег сошел, и поверхность горы стала почти голой. Камни, земля и низкие деревья были засыпаны новым снегом. Видя все это, Пино почувствовал неодолимую силу лавины и понял, что они лишь чудом остались в живых.

Синьора Д’Анджело тоже так считала, как и ее муж, появившийся следом за детьми. Миммо вышел после синьоры Наполитано. Пино еще раз спустился в хижину, взял свои лыжи и вещи, вытолкал их наверх по туннелю.

Выбравшись наконец из туннеля, он чувствовал усталость и благодарность.

«Мы спаслись только чудом. Иного объяснения нет».

– Что там? – спросил Антони, показывая на долину.

– Это Валь-ди-Леи, мой друг, – сказал Пино. – А горы вон там – Пиццо-Эмет и Пиццо-Палу. А под пиками среди тех деревьев кончается Италия и начинается Швейцария.

– Кажется, далеко, – сказала Юдифь.

– Около пяти километров, – ответил Пино.

– Одолеем, – сказал синьор Д’Анджело. – Будем помогать друг другу.

– Я не могу, – раздался голос синьоры Наполитано.

Пино повернулся к ней. Скрипачка сидела на покрытом снегом валуне, положив руку на живот. Ее одежду покрывала ледяная корка.

– Вы сможете, – сказал Пино.

Она отрицательно покачала головой и заплакала.

– Все это… Не по силам. У меня кровотечение.

Пино не понял смысла ее слов, но синьора Д’Анджело пояснила:

– Она говорит о ребенке, Пино.

Сердце у него упало. Она может потерять ребенка? Здесь?

Господи Боже, пожалуйста, только не это.

– Вы не можете двигаться? – спросил Миммо.