Под алыми небесами
Шрифт:
– Я думаю, теперь все будет хорошо, Пино. Я это чувствую.
– Вы можете идти? – спросил Пино.
– Попробую, – сказала она, и он помог ей подняться на ноги.
Поддерживая синьору Наполитано под руку, он довел ее до тропинки.
– Что с ней? – спросил Бергстром, когда они вошли под укрытие деревьев.
Синьора Наполитано с улыбкой рассказала про ребенка и свои страхи.
– Но теперь я думаю, что способна пройти столько, сколько нужно.
– Это недалеко, несколько сотен метров, – сказал Бергстром. – Когда мы перейдем в Швейцарию, я смогу развести костер. Потом спущусь
– Думаю, несколько сотен метров мне по плечу, – ответила Бергстрому она. – А костер – это просто дар Божий. Вы когда-нибудь катались на лыжах, синьор Бергстром?
Швейцарец посмотрел на нее так, будто она свихнулась, потом кивнул.
– Как это здорово, – сказала скрипачка. – Ничего прекраснее в моей жизни не было.
Пино впервые увидел улыбку на лице синьора Бергстрома.
Они ждали в лесочке, рассказывали швейцарцу о буре и лавине, глядя, как Миммо и семейство Д’Анджело медленно продираются по склону. Синьора Д’Анджело несла дочь. Синьор Д’Анджело нес рюкзак и палки Пино, а его сын шел сзади. Им потребовался почти час, чтобы по глубокому снегу добраться до плоской равнины над озером.
Пино выехал им навстречу, посадил Юдифь себе на спину и довез до леса. Вскоре они все были в безопасности.
– Это Швейцария? – спросил Антони.
– Швейцария уже совсем рядом, – сказал Бергстром.
После короткого отдыха они двинулись к границе, Пино помог синьоре Наполитано пройти по утоптанной лесной тропе. Дойдя до границы, они остановились.
– Ну вот, – сказал синьор Бергстром. – Здесь вам нацисты не страшны.
По щекам синьоры Д’Анджело потекли слезы.
Муж обнял ее, поцелуями осушил ее лицо.
– Мы в безопасности, дорогая, – сказал он. – Нам повезло, тогда как стольким другим…
Он замолчал – комок в горле мешал ему говорить. Жена погладила его по щеке.
– Мы перед вами в вечном долгу, – сказала синьора Наполитано Пино и Миммо.
– За что? – спросил Пино.
– За что?! Вы провели нас через горы в такую жуткую бурю, вызволили из лачуги. А вы, Пино, спустились со мной на лыжах со склона!
– А что нам оставалось? Потерять веру? Сдаться?
– Вы – сдаться? Никогда! – сказал синьор Д’Анджело, пожимая Пино руку. – Вы как бык. Никогда не сдаетесь.
Потом он обнял Миммо. То же сделала и синьора Д’Анджело и ее дети. Синьора Наполитано долго держала Пино в объятиях.
– Тысячу вам благословений, молодой человек, вы научили меня летать, – сказала она. – Я этого не забуду до смерти.
Пино улыбнулся, почувствовал, как увлажнились его глаза.
– И я тоже не забуду.
– Могу я что-нибудь для вас сделать? – спросила она.
Пино хотел было ответить «нет», но тут взгляд его остановился на ее скрипке.
– Сыграйте для нас перед нашим возвращением в Италию. Ваша музыка поднимет наш дух перед долгим восхождением, а потом спуском.
Это доставило ей удовольствие, и она посмотрела на Бергстрома.
– Это возможно?
– Здесь вас никто не остановит, – сказал он.
В заснеженном лесу высоко в Швейцарских Альпах синьора Наполитано открыла футляр и наканифолила смычок.
– Что бы вы хотели послушать?
Пино почему-то вспомнил августовскую ночь, когда
он, его отец, Туллио и Белтрамини уехали за город, спасаясь от бомбардировок.– «Nessun dorma», – сказал Пино. – «Никто не будет спать».
– Это я смогу сыграть и во сне, но для вас я сыграю con smania, – сказала она, и ее глаза увлажнились. – Идите. Старые друзья не прощаются.
Синьора Наполитано сыграла первые такты так, что Пино захотелось остаться и дослушать до конца. Но его и брата ждали долгие часы пути, и никто не знал, с чем им придется столкнуться.
Пино и Миммо закинули рюкзаки на плечи и двинулись назад. Синьору Наполитано и остальных они потеряли из виду почти сразу, но они слышали ее прекрасную игру, игру со страстью, и каждая нота доносилась до них сквозь разреженный, хрусткий альпийский воздух. Они вышли из леса, надели лыжи, когда она снова набрала темп торжествующей мелодии, и тут словно какая-то радиоволна задела сердце Пино, отдалась в его душе.
Он остановился у озера, чтобы дослушать далекое крещендо. Его глубоко тронула тишина, наступившая, когда музыка смолкла.
«Это прозвучало, как любовь, – подумал Пино. – Когда я влюблюсь, я, наверное, буду чувствовать что-то в этом роде».
Невероятно счастливый, с камусами на лыжах, под ярким зимним солнцем Пино двинулся вверх по склону следом за Миммо в направлении северного амфитеатра Гропперы.
Глава двенадцатая
26 апреля 1944 года
1
Пино разбудили какие-то тренькающие звуки. Почти два с половиной месяца прошло с тех пор, как он вывел синьору Наполитано и семью Д’Анджело в Швейцарию. Он сел, благодарный отцу Ре, который дал ему выспаться после очередного путешествия в Валь-ди-Леи. Затем встал и отметил про себя, что не испытывает никаких болей. Теперь мышцы у него не болели после путешествий. Он чувствовал себя хорошо, чувствовал в себе силу, какой не помнил прежде. Да и почему нет? Он совершил не меньше десятка переходов, после того как синьора Наполитано играла на скрипке для него и Миммо.
Он снова услышал позвякивание и выглянул в окно. Семь волов с колокольчиками на шеях толкались и бодались, пытаясь добраться до выложенных для них охапок сена.
Насмотревшись на волов, Пино оделся. Он входил в столовую, когда снаружи до него донеслись мужские голоса, крики, вопли, угрозы. Встревоженный брат Бормио вышел из кухни. Вместе они пошли к дверям «Каса Альпина». Они увидели отца Ре, который стоял близ маленького крылечка и спокойно смотрел на направленный на него ствол ружья.
Тито, на шее которого был теперь новый красный шарф, смотрел на священника в прорезь прицела. Те же самые три шавки, которые были с Тито на Новый год, стояли за его спиной.
– Я всю зиму говорил твоим парням, чтобы они перестали ходить через Эмет, если ты не будешь платить взнос на освобождение Италии, – произнес Тито. – Я пришел за деньгами.
– Угрожать священнику… – сказал отец Ре. – Ты далеко пошел, Тито.
Тот смерил отце Ре свирепым взглядом, щелкнул предохранителем и сказал: