Под алыми небесами

– Слава богу. А в остальном без проблем?

– Я видел, как немцы убили человека за то, что у него был пистолет, – глухо сказал Пино. – Пристрелили, будто он ничто. Ничто.

Прежде чем дядя успел ответить, в коридоре появилась Порция, широко раскинула руки и вскрикнула:

– Пино!

– Мама!

5

Эмоции захлестнули Пино, он бросился к матери. Обнял, оторвал ее от пола, сделал разворот, поцеловал ее, вызвав бурю восторга. Он еще раз развернулся вместе с ней.

– Все, все, хватит! Поставь меня.

Пино мягко опустил мать на ковер. Порция разгладила на себе платье, прежде чем посмотреть на него. Она покачала головой.

– Отец сказал, что ты вырос, но я… А мой Доменико? Он теперь такой же большой, как и ты?

– Ну, не выше меня, но сильнее, – сказал Пино. – Миммо теперь такой крутой парень!

– Я так счастлива быть в моем новом доме с моим большим мальчиком, – сказала Порция, ее лицо озарила улыбка, а в глазах появились слезы.

Из кухни вышел отец.

– Ну, тебе понравился сюрприз? – спросил Микеле. – Мама приехала поездом из Рапалло, чтобы тебя увидеть.

– Мне понравился сюрприз. А где Сиччи?

– Заболела, – ответила Порция. – Мои друзья за ней присматривают. Она передает тебе привет.

– А где Грета? – спросил Микеле. – Обед почти готов.

– Она закрывает магазин, – сказал дядя Альберт. – Скоро будет здесь.

Раздался стук в дверь. Отец Пино открыл ее.

В квартиру вбежала тетя Грета, вид у нее был расстроенный, но она дождалась, пока закроется дверь, а потом разрыдалась.

– Гестапо схватило Туллио!

– Что? – воскликнул дядя Альберт. – Как?

– Он решил уйти пораньше. Хотел переночевать у своей матери. И его арестовали где-то по пути, недалеко от магазина, как мне кажется. Сейчас он, видимо, в отеле «Реджина». Сонни Масколо, изготовитель модных пуговиц, видел все своими глазами. Он мне и рассказал, пока я запирала магазин.

В комнате повисло мрачное молчание. Туллио в гестапо. Пино и представить себе не мог, что с ним делают вот в этот самый момент.

– Они вели Туллио от магазина? – спросил дядя Альберт.

– Он вышел через проулок, так что не думаю, – сказала тетя Грета.

Ее муж покачал головой:

– Мы должны предполагать такую возможность, даже если это не так. Может быть, гестапо наблюдает и за нами.

Пино стало нехорошо. Он видел, что и остальные восприняли это предположение так же, как и он.

– Тогда решено, – сказала Порция так, словно провозглашала указ. – Пино, завтра утром ты пойдешь в вербовочную комиссию, поступаешь в немецкую армию. Так ты сможешь не подвергать опасности свою жизнь до конца войны.

– А что потом, мама? – воскликнул Пино. – Меня убьют союзники, увидев в форме со свастикой?

– Когда союзники будут близко, ты снимешь форму, – сказала мать, недовольно глядя на него. – Будешь делать, что я говорю. Ты еще несовершеннолетний. Решения за тебя принимаю я.

– Мама, – запротестовал Пино, – ты не можешь…

– Могу и сделаю, – резко сказала она. – И хватит спорить.

Глава четырнадцатая

27 июля 1944 года

Модена, Италия

1

Спустя более одиннадцати недель после того, как родители приказали ему завербоваться к немцам, Пино с полуавтоматической винтовкой «Гевер-43» на плече маршировал к вокзалу в Модене. На нем была летняя форма «Организации Тодта»: черные кожаные сапоги, оливкового цвета брюки, рубашка и фуражка, кобура с пистолетом вальтер. Красно-белая лента на левой руке завершала это одеяние и словно клеймила его.

На верхней, белой части было написано «ОРГ. ТОДТА». На красной полосе ниже красовалась большая черная свастика. Нашлепка на другом плече свидетельствовала о звании Пино: форарбайтер^[14], или рядовой первого класса.

Форарбайтер Лелла к этому времени почти не верил, что у Бога есть какие-то планы на него. Входя на вокзал, он все еще кипел от возмущения из-за ситуации, в которой оказался. Мать заставила его пойти на это. В «Каса Альпина» он делал важное дело, хорошее и правильное дело – переводил людей через границу. Это требовало мужества, не говоря уже о том, что он подвергался всевозможным личным рискам. А теперь его жизнь переместилась в учебный лагерь, превратилась в бесконечную муштру, в боевую подготовку, уроки немецкого и другие бесполезные занятия. Каждый раз, когда он смотрел на свастику, у него возникало желание сорвать ее и убежать в горы к партизанам.

– Лелла! – окликнул его фронтфюрер, или взводный, и Пино очнулся, вернулся к реальности. – Возьми Притони. Будете охранять третью платформу.

Пино кивнул без всякого энтузиазма и отправился на пост вместе с толстяком Притони, парнишкой из Генуи, который первый раз оказался вдали от дома. Они встали на платформе между двумя наиболее загруженными путями под высоким арочным потолком вокзала. Немецкие солдаты грузили ящики с оружием в товарные вагоны на путях с одной стороны. Другой путь оставался пустым.

– Еще не хватало – торчать здесь всю ночь, – сказал Притони. Он закурил сигарету, выпустил дым. – У меня колени и ступни опухли.

– Прислонись к опорной колонне, переступай с ноги на ногу.

– Я уже пробовал. Ноги все равно болят.

Притони продолжал свои жалобы, пока Пино не пресек этот поток. Альпы научили его не ныть, не стонать, когда попадаешь в трудные условия. Все это нытье – только напрасная трата энергии.

Он начал думать о войне. В лагере он не слышал ни слова о развитии событий. Но за неделю, что он охранял вокзал, ему удалось узнать, что Пятая армия США генерал-лейтенанта Марка Кларка 5 июня освободила Рим. Но с тех пор союзники смогли продвинуться всего на пятнадцать километров в направлении Милана. Пино все еще предполагал, что война к октябрю закончится. Максимум к ноябрю. Около полуночи он зевнул и стал думать о том, что будет делать после войны. Вернется в школу? Уедет в Альпы? И когда он найдет девушку, которая?..

Включились сирены воздушной тревоги. Открыли огонь зенитные орудия. Падали бомбы, как сердитые жужжащие шмели, и обрушивались на Модену. Поначалу бомбы взрывались вдали. Потом одна взорвалась близ депо. Следующие три одна за другой упали на здание вокзала.

Пино увидел вспышку, а потом ударная волна подбросила его в воздух, скинула с платформы. Он упал на рельсы и тут же потерял сознание. Следующие взрывы вернули его в чувство, и он инстинктивно свернулся калачиком, когда вокруг него посыпались стекло и камни.