Под алыми небесами
Шрифт:
– Ну, это пусть Пино решает.
Пино зевнул и проговорил:
– Через две минуты я иду домой спать, скажете вы мне, что надумали, или нет.
– В квартире под вами установлена коротковолновая рация, – сказал дядя Альберт. – Провод от нее выходит в окно к антенне, установленной на наружной стене террасы твоих родителей.
Пино помнил это, но пока так и не мог понять, к чему ведет дядюшка.
– Так вот, я думаю, – продолжил дядя Альберт, – если немецкие пеленгаторы ищут незаконные рации, ведущие передачи через незаконные антенны, то мы можем их одурачить, подсоединив нашу незаконную рацию к законной немецкой антенне.
– А если они будут знать, что сейчас их передатчик должен молчать, не придут ли они на нашу террасу?
– Мы дождемся, когда они закончат свою передачу, а потом, как только они отключатся, сразу же пустим свой сигнал.
– И что будет, если рацию найдут в нашей квартире? – спросил Пино.
– Ничего хорошего.
– Папа в курсе?
– Сначала я хочу, чтобы ты рассказал Микеле, чем ты на самом деле занимаешься у немцев.
Хотя родители и настояли на том, чтобы он поступил в «Организацию Тодта», Пино видел, как отец реагировал на свастику на его рукаве, как он отворачивался и кривил губы от стыда.
Пусть возможность открыть отцу правду и воодушевила Пино, но он сказал:
– Я думал, что чем меньше народу знает, тем лучше.
– Да, я сам так говорил. Но если Микеле будет знать о рисках, которым ты подвергаешься, работая на Сопротивление, то он согласится с моим планом.
Пино задумался.
– Ну, положим, папа согласится. Как вы пронесете туда рацию? Там ведь охрана внизу.
Дядя Альберт улыбнулся:
– А вот тут ты и вступишь в дело, мой мальчик.
3
Тем вечером дома отец Пино, выслушав его рассказ, спросил, пристально глядя на сына:
– Ты и в самом деле секретный агент?
Пино кивнул:
– Мы не могли тебе сказать, но теперь должны.
Микеле покачал головой, потом поманил Пино к себе и неуклюже обнял.
– Прости, – сказал он.
Пино смирил эмоции и сказал:
– Я понимаю.
Микеле отстранился от сына, заглянул в его сияющие глаза:
– Ты отважный человек. Я бы так не смог. И у тебя способности, о которых я даже не подозревал. Я горжусь тобой, Пино. Я хочу, чтобы ты знал это, что бы ни случилось с нами, пока идет эта война.
Эти слова много значили для Пино, и у него перехватило горло.
– Папа…
Отец потрепал его по щеке, видя, что он не может продолжать.
– Если ты сможешь пронести рацию мимо часовых, пусть так и будет. Я хочу внести свой вклад.
– Спасибо, папа, – сказал наконец Пино. – Я дождусь, когда ты уедешь на Рождество к маме и Сиччи. Тогда ты сможешь говорить, что ничего не знал.
Микеле огорченно сказал:
– Твоя мать будет расстроена.
– Я не могу поехать, папа. Я нужен генералу Лейерсу.
– Можно я скажу Миммо о тебе, если он проявится?
– Нет.
– Но он думает…
– Я знаю, что он думает, но мне придется жить с этим до конца войны, – сказал Пино. – Когда ты видел его в последний раз?
– Три месяца назад. Он сказал, что отправляется на юг в Пьемонт проходить военную подготовку. Я пытался его остановить, но упрямство твоего брата непобедимо. Он вылез из твоего окна на карниз и спустился. С шестого этажа.
Ты можешь себе такое представить?Пино вспомнил себя помоложе, когда он так же уходил из дому. Стараясь сдержать улыбку, он сказал:
– Доменико Лелла. Единственный и неповторимый. Мне его не хватает.
Микеле отер глаза:
– Один Господь знает, во что он ввязался.
4
На следующий день поздно вечером, проведя многие часы в машине генерала Лейерса, Пино сидел в кухне Долли, ел превосходное ризотто Анны и смотрел перед собой.
Анна слегка толкнула его ногой в голень.
– Что? – вздрогнул Пино.
– Ты сегодня где-то не здесь.
Он вздохнул, потом прошептал:
– Ты уверена, что они спят?
– Я уверена, что они в комнате Долли.
Пино, по-прежнему шепотом, продолжил:
– Не хотел тебя втягивать, но чем больше думаю об этом, тем яснее понимаю, что ты можешь помочь мне кое в чем важном, но опасном для нас обоих.
Анна сначала смотрела на него восторженно, потом ее выражение сменилось на более трезвое, наконец он увидел страх в ее глазах.
– Если я откажусь, ты сделаешь это один?
– Да.
Она задумалась на секунду, потом сказала:
– Что от меня требуется?
– Ты не хочешь сначала узнать, что мне нужно, прежде чем соглашаться?
– Я тебе доверяю, Пино, – сказала Анна. – Ты мне скажи, что от меня требуется.
5
Даже в разгар войны, отчаяния и разрухи канун Рождества остается днем, когда торжествуют доброта и надежда. Подтверждение тому Пино сначала увидел, когда генерал Лейерс, наблюдая за распределением украденного хлеба, мяса, вина и сыра, на Готской линии изображал из себя Weihnachtsmann – рождественского деда. Он увидел это еще раз тем же вечером, когда он и Анна стояли в Дуомо на ночной мессе вместе с тысячами миланцев, втиснувшихся в три громадных нефа собора. Немцы отказались отменить на эту ночь комендантский час, а потому месса проводилась раньше обычного.
Вел службу кардинал Шустер. Если Анне кардинал был почти не виден, то Пино при своем росте видел его прекрасно – тот читал проповедь, в которой рассказывал о невзгодах, сопутствовавших рождению Иисуса, и призывал прихожан к сплочению.
– «Да не смущается сердце ваше», – говорил кардинал Милана. – Эти пять слов Иисуса Христа, нашего Господа и Спасителя, сильнее пуль, пушек и бомб. Люди, которые следуют этим словам, не боятся, они сильны. «Да не смущается сердце ваше». Люди, которые следуют этим словам, без сомнения, одержат победу над тиранами и их армиями страха. Так было вот уже тысяча девятьсот сорок четыре года. И я уверяю вас, что так будет и во все времена.
Начал петь хор, и многие в толпе вокруг Пино испытали воодушевление, выслушав дерзкую проповедь кардинала Шустера. Они принялись петь вместе с хором, и Пино увидел, как изможденные, уставшие от войны лица загорались надеждой, веселились даже в такие дни, когда радость в жизни слишком большого числа людей стала редкостью.
– Ты благодарил Бога? – спросила Анна, когда они по окончании мессы вышли из собора.
Она переложила пакет с покупками из одной руки в другую.
– Да, – ответил Пино. – Я благодарил Бога за то, что он подарил мне тебя.