Под гнетом окружающего

— Привыкнуть надо, — мягко и наставительно произнесъ онъ; потомъ нжно взялъ и поцловалъ ея руку.

Двушка стояла, но шевелясь, на мст и, сдвинувъ брови, о чемъ-то думала.

— Знаете ли, мн иногда кажется, что вы не только презираете мою семью, но сметесь и надо мной, — задумчиво, и серьезно проговорила она.

— И вы врите этимъ чернымъ думамъ? — вкрадчиво и мягко спросилъ онъ, любуясь ея прекраснымъ въ задумчивости лицомъ.

— Что толку, если бы и поврила теперь? — спросила она глубоко-печальнымъ тономъ, невольно длая удареніе на послднемъ слов.

— Да! я и прежде говорилъ, что я кажусь вамъ человкомъ слишкомъ помятымъ жизнью, для того, чтобы ваша чистая натура отдалась мн безъ сомнній, безъ подозрній, съ полной врой въ меня, — съ упрекомъ и горечью замтилъ онъ.

— Милый, что же мн съ собой длать! Это мимолетныя облака, это весенніе дожди, — страстно проговорила она, прижимаясь къ нему.

Казалось, что теперь она такъ же искренно желала удержать его возл себя, какъ за минуту ей хотлось отогнать его прочь. Что-то нервное, нетерпливое было во всемъ ея существ. Такъ выглядятъ люди, не давшіе себ яснаго отчета въ своихъ чувствахъ, не нашедшіе своего настоящаго пути и даже не знающіе, гд его искать. Они бросаются туда и сюда, удовлетворяются чмъ-нибудь на минуту и потомъ снова мечутся и волнуются нетерпливой досадой и чувствомъ неудовлетворенности.

— А теперь опять проглянуло солнце? — шутилъ съ ней прізжій, какъ съ капризнымъ ребенкомъ.

— Солнце, солнце и любовь!.. Любовь прежде всего, выше всхъ подозрній, вн всякихъ вопросовъ, — говорила она, и ея глаза вдругъ заблестли необычайнымъ огнемъ страсти, веселости и удали.

— Здсь скверно, грязно, душно; подемъ въ поле! — смло предложила она.

— Но ты забываешь, что теперь везд народъ, везд глаза… Насъ увидятъ.

— Ты трусишь? — захохотала она и прибавила вызывающимъ тономъ:- А я ничего не боюсь, ничего! Пусть смотрятъ, пусть говорятъ!.. Вдь у насъ, у кисейныхъ барышень, ни въ чемъ нтъ мры! — насмшливо закончила она.

Михаилъ Александровичъ очень боялся тхъ минуть, когда Лизавета Николаевна начинала очень горько и безпощадно подтрунивать надъ собою. Онъ почему-то угадывалъ, что въ одну изъ такихъ минутъ она разомъ взглянетъ на свое положеніе и отрезвится отъ увлеченія. Онъ поспшилъ перемнить разговоръ.

— Меня тетка ждетъ. Завтра она пришлетъ за тобой. Соскучилась… Ты прідешь?

— Да…

Въ эту минуту на двор послышатся шумъ и раздались крики ребятишекъ:

— Иванъ Григорьичъ пришелъ! Иванъ Григорьичъ пришелъ!

Черезъ нсколько времени въ гостиную, гд стояли молодые люди, явился новый гость. Это былъ не очень красивый, немного неуклюжій человкъ, не то баринъ, не то мщанинъ; на видъ ему можно было дать двадцать семь, двадцать восемь лтъ, хотя, на самомъ дл, ему едва минуло двадцать четыре года. На немъ были надты высокіе сапоги, въ которые были засунуты брюки. Ребятишки бжали за нимъ въ припрыжку, и одинъ изъ лихъ шаловливо привсился за руку гостя; тотъ, кажется, даже и не замнить этой, не совсмъ легкой и не очень удобной, ноши.

— Иванъ Григорьевичъ, здравствуйте. Давно ли пріхали? — дружески протянула гостю руку Лизавета Николаевна.

— Сегодня, по утру, — отвтилъ онъ, радушно сжимая протянутую ему руку.

— Лиза, Лиза, Иванъ Григорьичъ мн книжку съ картинками привезъ, — кричалъ одинъ мальчуганъ.

— И мн, и мн,- кричали другія дти.

— Попрежнему балуетъ ихъ, — разсмялась Лизавета Николаевна.

— Чтобъ пугаломъ учителя не считали, — усмхнулся онъ.

— Ну, васъ-то и безъ того не сочтутъ пугаломъ, — проговорила она и поспшила представить другъ другу гостей.

Они раскланялись.

— Я васъ, кажется, встрчалъ прежде; вы тогда еще семинаристомъ были, — промолвилъ Михаилъ Александровичъ.

— Да, вы тогда еще пажомъ, кажется, были, — отвтилъ съ усмшкой Иванъ Григорьевичъ.

Вс молчали посл этихъ неловкихъ фразъ. Видно было, что имъ не о чемъ говорить другъ съ другомъ.

— Такъ вы завтра будете къ тетк? — спросилъ Михаилъ Александровичъ, прерывая неловкое молчаніе.

— Пріду, — отвтила Лизавета Николаевна.

Михаилъ Александровичъ откланялся. Лизавета Николаевна вышла за нимъ. Вскор раздался стукъ колесъ его кабріолета.

— Ахъ, что это Михаилъ Александровичъ и не посидлъ, а я чай приготовила, — вбжала впопыхахъ хозяйка дома съ выраженіемъ недоумнія на лиц.

— Ну, что жъ, меня напоите, — замтилъ шутливо Иванъ Григорьевичъ, здороваясь съ ней.

— Да какъ же, я и не простилась съ нимъ, — заботилась она. — Вотъ, невжей назоветъ! Какъ бы не разсердился…

Иванъ Григорьевичъ съ любопытствомъ слдилъ за волненіемъ хозяйки. Для него, не бывшаго въ деревн всю зиму, эти ухаживанья за Михаиломъ Александровичемъ Задонскимъ были новостью. Онъ не зналъ ни о присутствіи Задонскаго въ деревн, ни о его близкомъ знакомств съ Баскаковыми, ни объ отношеніяхъ къ нему Лизаветы Николаевны.

— Вдь я мать, я обо всемъ должна подумать. У меня семеро дтей, дочь невста, — заговорила хозяйка. — У меня, просто, голова кругомъ идетъ… Мой-то соколъ опять крылья расправилъ, улетлъ…

— Куда? — почти безцльно спросилъ гость, у котораго какъ-то невольно вертлся въ голов вопросъ объ отношеніяхъ Задонскаго къ Баскаковымъ.

— Христосъ его знаетъ! Вдь онъ мн отчета не отдаетъ. Рыскаетъ, рыскаетъ по свту круглый годъ, налетитъ на недлю, на мсяцъ домой, откормится, отоспится и поминай, какъ знали, ну, а у меня, глядишь, дти.

Иванъ Григорьевичъ очень серьезно дослушалъ конецъ этой жалобы, какъ нчто давнымъ-давно извстное ему, и принялся толковать съ дтьми о будущихъ учебныхъ занятіяхъ на лто. Подали чай. Въ комнату пришла и Лизавета Николаевна. Она весело и оживленно стала разговаривать съ Иваномъ Григорьевичемъ, передала ему, какъ она занималась съ дтьми зимою. Сразу можно было замтить, что молодые люди находятся въ безцеремонныхъ, пріятельскихъ отношеніяхъ.

— Она сердите васъ, Иванъ Григорьичъ, — заговорили дти. — У-у, какая она строгая!

— Я съ вами часъ, да два занимаюсь, такъ на мудрено добрымъ, да терпливымъ быть, а ей вы, а думаю, весь день досаждаете, — усмхнулся учитель. — Вотъ погодите, и я васъ къ рукамъ приберу!

— Да, да, Иванъ Григорьичъ, строже надо быть съ ними, — сказала хозяйка. — Я ужъ вамъ ихъ съ рукъ на руки передаю; порите ихъ, сколько душ угодно!

Дти захихикали, зная, что учитель не станетъ ихъ пороть и что, напротивъ того, его присутствіе общаетъ имъ цлый рядъ разнообразныхъ удовольствій въ род уженья рыбы, ловленія бабочекъ, исканія грибовъ и тому подобныхъ занятій, во время которыхъ Иванъ Григорьевичъ любилъ и умлъ очень ловко передавать дтямъ безчисленное множество свдній по естественнымъ наукамъ.