Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Под музыку Вивальди
Шрифт:

«Правда ли, что Дельвиг спился…»

Правда ли, что Дельвиг спился в холодеющем халате у поддельного камина средь задернутых гардин? (Не унять заветной дрожи в слабых пальцах. Из прихожей слышен шепот голосов и кандальный звон часов). Кажется, что быть того не может.

«Декабрьский снег – напоминание…»

Декабрьский снег – напоминание. И всё ж за ним не уследишь в застенке дня. И сумрак ранний наполнит улицы до крыш, сольется с облачностью
низкой…
Сойдутся годы близко-близко, как эти два прохожих странных у вновь расклеенных афиш.

2. ЭХО

«Все на свете мне помеха…»

Все на свете мне помеха, все предметы ни к чему — только эха, только эха бы дыханья моему! Пустота – залог успеха: распахнется тесный звук — тишины далекой веха — лишь безжизненное эхо утоляет жадный слух.

«Что надобно для красоты?..»

«Не должен быть слишком несчастным,

А, главное, скрытным…

…поэт».

А. Ахматова
Что надобно для красоты? — всей жизни ей мало, но ты не должен быть слишком несчастным, пусть боль твоя ежечасна, привычна, невыносима, но такова игра: нет тяжести свыше силы — всё – легкий полет пера.

«Что горше горя?..»

Что горше горя? — ан горя мало! Не можешь даже сказать наверно: где было больно, где было скверно и где удача подстерегала.

«Когда цветут деревья…»

Когда цветут деревья, и ночь лежит в цветах, без зависти и ревности я говорю ей так: не сравниваю даже свой стих с твоей красой, но со своею давешней душевной пустотой.

«Когда приходит ясность…»

Когда приходит ясность, неведомая связь, вдруг странная бесстрастность и даже неприязнь овладевает мною, и долго мне претит нежданное, иное, невнятное на вид. Так встретившись нечаянно и буднично с тобой, сперва не замечали мы свершенное судьбой.

«Сольчей, чем соль, печаль твоя…»

Сольчей, чем соль, печаль твоя и боль твоя, о, Боттичелли, как раны гвоздные на теле, в котором нету бытия. Подкрашенный церковный воск — он у тебя чуть-чуть подтаял: Флоренции кровавые порталы еще расплывчаты от слез.

«Может быть, всего мудрее…»

Может быть, всего мудрее быть картинной галереей, где картины друг на друга с удивлением глядят, где навеки все забыто, кроме цвета, кроме вида, и в безвременьи упругом спрятан жизни горький яд.

«Наш город картонажный…»

Наш город картонажный придуманный, ненужный: прекрасно изогнулись подъемы цепких улиц, и будто вправду были — лотки, локомобили, и облака, и облака, и гроздь арбузов у ларька, деревья на пригорке и городовых фигурки, и девицы
в шляпках скромных,
в платьицах укромных, и молодые господа, что мельком забрели сюда, и ты с вечерним веером смотрела и не верила — доверчива и вечно молода.

«Во время оно…»

Во время оно, незнамо когда, жил-был Иона во чреве кита. «Будешь пророком», — сказал ему Бог. Этой мороки страшился пророк. И Иегова судил это так: верное слово хранит Он в китах. Не оттого ли горды иногда мы и неволей во чреве кита?

«Уважаемая мисс Дикинсон…»

«How happy is a little stone».

E. Dickinson [1]
Уважаемая мисс Дикинсон, Ваш маленький камушек такой неприметный… пыльный, беззаботный и в вечность канувший, затерявшийся на земле обильной — он больше любого огромного камня, хоть тот настоящий и его можно потрогать, и он даже не уместился бы на дороге, по которой Вы гуляете вечером несказанным, уважаемая мисс Дикинсон, аккуратно глядевшая себе под ноги.

1

«Как счастлив какой-нибудь камушек». Э. Дикинсон (англ.).

«Не глупая игра в лото…»

Не глупая игра в лото, где цифры совпадут едва ли — нет, неожиданность есть то, что мы всю жизнь невольно ждали. А потому не сочиняй, не фантазируй своевольно — и так живем мы невзначай, и с нас случайностей довольно.

«Пускай за горечь прорицаний…»

Пускай за горечь прорицаний, отравленных сознаньем лжи, звучать мой голос перестанет — хоть в нем неправду накажи, и пусть других людская жалость поглаживает вдоль волос… Вот если б песня не сбывалась, а только пение сбылось.

«Сгорела ветвь дотла…»

Сгорела ветвь дотла. Но ты б еще смогла на миг былого прорастанья пылающее очертанье увидеть в сполохах тепла, и отстраняясь от клочьев дыма, заплакать неисповедимо.

«Это легкость паденья…»

Это легкость паденья, что совсем не легка: ожило притяженье и земли, и стиха — столь весенняя легкость, что того и гляди очевидностей пропасть разорвется в груди.

«Выходи на воздух вешний…»

Выходи на воздух вешний — в нем развешаны скворешни всё в нем видно до листка и невидима тоска за прозрачностью кромешной.

В ранних сумерках под утро

Две головы в подушке рассвету не ясны. Объятья двоедушны: их разрывают сны. И по-дневному мелко, чуть различая срок, глядит на них побелкой летучий потолок.
Поделиться с друзьями: