Подари мне небо

– А ты согласишься поговорить со мной ещё раз?

– Только, если разговор будет более содержательным, чем в прошлый раз, – улыбнулась я, – и ты не обвинишь меня во всех катастрофах и проблемах мира, а хотя бы попробуешь выслушать.

– Прости меня за то, что я вёл себя как последний идиот, – наконец изрёк он.

Я хмыкнула и промолчала. Пусть мучается в ожиданиях прощения.

– Марк, мне сейчас нужно ехать по делам, – честно сказала я, – у меня мало времени, но я хочу тебе кое-что сказать. Точнее предложить. Спросить…в общем, есть один дом, не знаю, насколько удобно предлагать такое…

– Кейт, ты меня пугаешь. – улыбнулся он. – Нельзя говорить более понятно? Или ты хочешь затащить меня в дом, чтобы убить?

– Конечно, – буркнула я, – именно об этом я мечтала все три месяца.

– Так что там за дом?

– Я хочу, чтобы мы с тобой уехали на несколько дней в горы, – выпалила я на одном дыхании.

– Вдвоём?

Втроём.

– Ты хочешь позвать ещё кого-то?

– Значит, ты меня простила? – не ответив на вопрос, он взглянул на меня.

– Узнаешь, когда доберёмся до места. Послезавтра мы должны быть там. Я скину тебе адрес. До встречи, Марк! – я снова поцеловала его в щёку и убежала к машине.

Я не знала, что он всё это время смотрел мне вслед, думая о том, какой могла бы быть наша жизнь, если бы не эта катастрофа. Знала я лишь то, что, если бы не это происшествие, то не было бы этих перерывов, тайн, недомолвок, не было бы никаких ссор. Мы вообще не ссорились до вчерашнего дня. Все волнующие нас вопросы мы решали разговорами, избегая миллиона проблем, которые обычно возникают у людей, не умеющих говорить и обсуждать то, что их волнует.

А сейчас нам нужно заново выстраивать отношения, и непонятно с чего начать. И вообще, о каком начале может идти речь, если я ношу под сердцем его ребёнка? Кажется, пришло время для Марка – следующий шаг за ним, я сделала всё, что могла.

Глава 48. Марк.

После того, как состоялось слушание, на котором у нас появился шанс – реальный, а не мнимый, на то, что всё, в конечном итоге, будет хорошо – я снова открыл папку, в которой были материалы дела, переданные мне в самом начале. Мне не давала покоя ситуация с диспетчерами в аэропорту Шереметьево. Обвинить их в том, что самолёт был неисправен – невозможно. В том, что он упал и взорвался – тоже. Я ещё раз внимательно вчитался в документы.

В виду того, что на радарах самолёт был обнаружен не сразу, а сигналов он не подавал, у Д.1 (диспетчер номер 1, имена намеренно опущены) не хватило времени для того, чтобы развернуть другие рейсы и освободить полосу для воздушного судна Deutsch Airlines. Видео с камер наблюдения, изъятые с командно-пропускного пункта, отчётливо дают представление о том, что точка, обозначавшая разбившийся борт, подавала сигнал задолго до того, как её заметили.

Я потёр переносицу. Что-то тут не то. До сегодняшнего дня я не обращал внимания на эти данные, однако сейчас меня это задело. Если самолёт был на радарах у пропускного пункта, и они, не получив обратной связи, не попытались ничего сделать, то в факте свершившегося виноват ни Том, ни я, ни техники, а диспетчера. Неисправность борта не означает неминуемой катастрофы. А неслаженная работа диспетчеров…Я снова углубился в чтение.

В виду того, что связь с землёй у борта №5-1-7 отсутствовала, навигация была неисправна, командир воздушного судна принял единственно верное решение о посадке самолёта. Нехватка топлива не позволяла ему лететь на менее загруженный аэродром.

Дальше было много текста о том, насколько я классный пилот (не хватало фотографии и грамот), и что я ни в чём не виноват.

Благодаря слаженной работе Д.1 и Д.2 удалось избежать более масштабной катастрофы. Оперативное решение Д.2 позволило самолёту турецких авиалиний резко изменить курс и избежать столкновения и ещё большего количество жертв.

Всё же разбираться во всех этих перипетиях должны специалисты. У меня было всё просто – я был в кабине пилота – я виноват. Том считал иначе. Самолёт не прошёл проверку, значит, вина всецело лежит на нём. Техники виноваты потому, что не проверили самолёт перед отправкой. А в конечном итоге оказывается, что диспетчер не обратил внимания на то, что на радаре есть борт, не подающий никаких сигналов и не дающий обратной связи.

Я позвонил Тому.

– Том, не занят?

– Нет, что-то случилось? – тревожный голос, который я постоянно слышал, когда кому-то звонил, иногда меня раздражал. Было ощущение, что раз я не могу ходить, то у меня обязательно должно что-то случиться.

– Ничего, – поспешно ответил я, – когда ты разбирался с материалами дела, тебе не показывали видео с камер наблюдения с командно-пропускного пункта Шереметьево?

– Нет. Я знаю, куда ты клонишь, Марк. Я тоже читал про диспетчеров, которые не заметили твой борт. Но уже наняли команду, которая сымитировала ситуацию, в которой диспетчер замечает ваш борт вовремя. Вы были слишком низко, и всё равно пропахали бы полосу. Только скорее всего бы носом.

– Странно, – я задумчиво помолчал, – мы при любых обстоятельствах должны были прилететь в Шереметьево, значит, они ждали наш борт. Хорошо, мы не выходили на связь, но с радаров не пропадали же?

– Проблема как раз в том, что пропадали. Вы появились на радаре незадолго до катастрофы. Потом снова пропали и появились. Марк, зачем ты снова копаешься в этом деле?

– Потому что ты сказал, что ты…

– Оставь мои проблемы мне, – мягко попросил Том, – ты сделал то, что мог. Кейт нашла адвоката, а Густав Хорст даст в суде показания. Судя по тому, что он сказал – проблема с техническим обслуживанием самолёта уходит в далёкое прошлое.

– Он согласился? – неверяще переспросил я.

– Я разговаривал с ним вчера. Встретимся с ним на днях. У него рак, и он, действительно, очень плох. Не возьмусь за предсказание продолжительности его жизни, но думаю, что осталось недолго. А потому его не смогут привлечь к ответственности. Он рассказал мне о том, что этот самолёт должен был быть снят с рейсов ещё тогда, в две тысячи семнадцатом году, однако покупка нового самолёта привела бы компанию к кризису. Тогда летали часто и много, износ был выше. В общем, они решили, что закроют документы, однако забыли внести нужные данные в отчёты. Точнее, они просто не подумали о том, что когда-то кому-то эта информация окажется нужна. Но всё тайное становится явным. Отчёты хранятся очень много лет, и у них слишком много копий. При желании – докопаться до истины очень легко.

– Значит, ты не при чём?

– А ты? – ответил он вопросом на вопрос, – Ты чувствуешь себя виноватым?

Я поколебался, думая, как правильно ответить на этот вопрос. Вина, которая сопровождала меня несколько месяцев, безусловно, была не такой невыносимой, однако всё же она всё ещё была со мной. Умом я понимал, что прямой вины в случившемся у меня нет. Посадить самолёт с топливом на нуле на полосу, на которой было ещё два борта, без указаний диспетчеров, наверное, мог только великий человек. Я пока к таким не относился. Но в то же время, я почему-то выжил, а другие – нет. И осознание этого факта не даёт покоя мне и по сей день. Возможно, если бы я погиб в тот день, если бы сейчас не разговаривал с Томом, всё было бы по-другому, не было бы прямого свидетеля произошедшего, и я был бы лишь одним из тех, кого жалели бы и вспоминали, как человека, который в очередной раз совершил ошибку, не сумев спасти самолёт и его пассажиров. Но жизнь ко мне благосклонна, она дала мне этот шанс. И явно не для того, чтобы до конца дней своих я винил себя в том, что случилось. А потому…