Подгоряне

С прилежанием архивариуса клеветник подколол и вырезку из газеты

"Правда" с заметкой, о которой я уже рассказывал раньше. Самым удивительным

для меня, однако, было то, что все "главы" обширного повествования - не плод

отъявленного анонимщика, а подписаны собственным именем Профира Коркодуша,

рабочего кишиневского кирпичного завода. Лишь теперь я узнал, что вернулся

из дальних краев и этот добрый молодец. Для меня это было большой новостью.

Я знал, что другие бывшие кулаки давно возвратились, а этот писал, что ни за

что не вернется, что живет припеваючи и в Сибири, на лесоразработках. "Ради

куска мамалыги с луком я не вернусь!
– писал он родственникам.
– Я не такой

дурак, чтобы добровольно надеть на себя хомут и ломать кости на колхозной

земле!" В этом клялся Профир и в письме к Василе Суфлецелу. Позже Коркодуш

узнал, что жизнь в родных местах резко Изменилась, и изменилась к лучшему. И

Профир не выдержал - вернулся. И теперь строчил жалобу за жалобой, сетуя на

то, что ему не разрешали жить в Кукоаре. Он был убежден, что этому

препятствует мой отец, а не закон, по которому кулаку не полагалось жить в

родном селе. И вот тогда-то Профир Коркодуш и засел за свое мерзкое

сочинение. Крайне удивляло меня и то, что вся его безграмотная стряпня

аккуратно подшита, пронумерована и над нею часами просиживали многие умные,

занятые важными делами по службе люди.

Лишь на самой последней странице папки, в самом низу, я разглядел, что

у Профира Коркодуша были соавторы, и среди них - Иосуб Вырлан! В подшивке

есть место, где рассказывалось о том, как мой отец отвесил несколько пощечин

Иосубу. Не уточнялось лишь, почему это было сделано. Не говорилось, к

примеру, о том, как Вырлан слонялся по базару со своим стаканчиком, чтобы

принять участие в магарычах и угоститься бесплатно чужим винцом.

Умалчивалось, понятно, и о том, как прятался этот самый Иосуб в своей

барсучьей норе, сооруженной из кукурузных снопов на задах. Люди разыскивали

его, думали, что замерз по дороге е базара по пьяному делу, а он сидел в

теплом шалаше и посмеивался над односельчанами. Не рассказано в папке о

множестве пакостей, которые натворил за свою жизнь Вырлан. Утверждалось

лишь, что отец отхлестал его за то, что Иосуб не хотел подавать заявления в

колхоз. К чести Иосуба и других, подписавших донос, следует сказать, что все

они дружно подтвердили: все, что наворочал там Профир Коркодуш, клевета

чистейшей воды. На что последовал вопрос:

– Зачем же вы подписали ее?

Он был задан членами комиссии, которая проверяла писанину Профира

Коркодуша.

– А мы ре знали, что в тех бумагах. Подписали - и все. Тогда все

подписывали. Подписи за мир. Так сказал Профир. Ну, мы и расписались!..

– Ну как же так? Вы подписывали бумагу, не взглянув, что в ней?

– Так и подписали. Войны-то и мы не хотим!

– Хорошо. Но это же не было воззвание сторонников мира! Вы расписались

в клевете!

– Говорим, не знали. Не очень-то мы разбираемся в грамоте! Пришел

Профир с кучей бумаг, подсунул нам их, мы и того... подписали!

Написанное пером, как известно, не вырубишь топором. Для устранения

словесной пакости, сотворенной Профиром Коркодушем, потребовался более

тонкий инструмент и немалое количество дней для таких людей, как, скажем,

Егоров, заместитель заведующего орготделом. Разобравшись в сути дела,

начитавшись этой галиматьи, заключенной в толстой папке, он сейчас от души

хохотал. А мне было не до смеха. Я сидел за столом и понуро, как после

изнурительной и немилой работы, глядел на ненавистный скоросшиватель. Мог

утешить себя немного тем, что еще легко отделался: Профир уготовил мне

только вынужденный длительный отдых в родном селе, в отцовском доме. Я не

обижался на Шеремета за то, что он не говорил мне того, что знал сам.

Алексей Иосифович не сидел сложа руки, сражался за меня с этой черной папкой

вместе с другими честными людьми. И это было самое важное. Но какой

Макиавелли мог вползти в душу и в голову полуграмотного мужика, оказавшегося

способным сотворить этот страшный по своей злобной изощренности документ?

Вот этого я понять уже не мог...

После того как я вышел из кабинета Егорова, его сотрудники хором

закричали:

– Ну что?.. Ты дал согласие?.. Имей в виду: тебя посылают в

перспективный район! И не делай вид, что не рад этому. Мы знаем, что твое

сердце принадлежит Кодрам, подгорянам! Тебя не вытащишь из твоих лесов!..

Чего уж там говорить!

– Я приеду к вам после праздников!

5

Никэ ждал меня со своим мотоциклом во дворе "Молдвинпрома" - там у него

были некоторые поручения от директора совхоза. Ведь мош Тимочей не выпускал

в столицу ни одного своего специалиста, не дав ему поручений в этот самый

"Молдвинпром". То ему, директору, нужно выклянчить какое-то количество

материалов для заасфальтирования еще одной улицы в Чулуке, то заручиться

поддержкой союзно-республиканского объединения, чтобы получить от

Министерства культуры новые музыкальные инструменты для Дома культуры.

Сейчас Никэ должен был "выбить" в недрах "Молдвинпрома" большую люстру все

для того же Дома культуры, а заодно "прощупать почву" относительно

строительства промышленного холодильника для хранения фруктов и овощей. Судя

по мрачному виду, Никэ не очень-то преуспел в исполнении директорских

поручений. Брат был явно расстроен.