Подкравшийся незаметно

– Ну что у них, по твоему, должно быть на лбу что ль написано, чей он мертвец?! Они полусгнившие и так все были. И вообще... Слышал, говорят - "у преступника нет национальности"? Так вот я считаю, что у мертвеца тоже нет национальности.

– Мудро. А я тебе скажу, что у женщины тоже нет национальности!

– Мудро. Да у человека вообще нет... не должно быть национальности!

– Умно, умно... Нет национальности - нет национальных предрассудков. Вот ты, например, какие знаешь национальные предрассудки?

– Ну у китайцев, например, это... они червей едят.

– Зачем?

– Да ни за чем! Обычай такой. Это у них запросто, вместо "здравствуй". Не здоровкаются по человечьи, а начинают червей глотать.

– Фу, гадость какая! А еще чего едят? Говно едят?

– Говно мы с тобой едим сейчас.

– А у тебя поприличнее закусь есть?

– Тебе что, устриц что ли захотел? Потом, блин, греха не оберешься, хуже Церетели. Вон Третьяков один раз поел устриц, так до сих пор ему этих устриц вспоминают, ептыть.

– Да, нехорошо получилось.

– Еще бы хорошо! Вон Алла уже даже не может больше икру есть. Не могу, говорит, икру больше есть, когда народ голодает. И не ест больше.

– Больше чего?

– Больше полбанки. Даже чуть меньше.

Лариса вздохнула:

– Сильная воля у женщины. Все-таки она у тебя великая женщина.

– Да, немалая. Но не у меня! Она у народа великая!

– У быдла что ли?

– Я их не отличаю. Просто, когда публика хорошая, тогда - "народ". А когда плохая - "быдло".

– А мы с тобой "народ"?

– Когда хорошие - народ. А когда нажремся и пойдем на паркет блевать, тогда "артисты".

– Точно... Расскажи мне о своем творчестве, Филиппушка. Какие, например, у тебя творческие планы?

– Ну что тебе сказать о моем творчестве? Я иногда ночами не сплю. Творю!

– Много натворил?

– Да до хера уже. А у тебя какое творчество?

– У меня тоже оно есть. Что я, хуже тебя что ли? И я иногда... и у меня бывает бессонница. И еще я запорами страдаю. А ты страдаешь запорами?

– Нет. Запоры у меня случаются, но я от этого не страдаю. Я страдаю, когда понос. Стоишь на сцене, а у тебя понос, представляешь?

– Беда. Капусты поменьше кушай. Кушай мясо. Я вчера ела в ночном клубе дичь. Целого лебедя. Аж усралась потом.

– Кстати, насчет "усралась", - вдруг вспомнил Филипп.
– Несколько часов и минут тому назад Алле звонил Лебедь.

– Так я ж его съела...

– Дурак. Генерал Лебедь!.. Так, Моисееву больше не наливать, - Филипп убрал бутылку водки на другой конец стола.

– А зачем такой большой начальник звонил Алле?

– Думаю, это дело государственной важности. Аллы не было дома, но он обещал перезвонить. Я думаю, скоро война.

– Лишь бы не было войны, - машинально откликнулась Лариса и привычно положила руку на колено Филиппа.
– Филипп, давай любить друг друга, как прежде - я снизу, а ты сверху.

Филипп убрал ее руку со своего колена и впервые наконец назвал женщиной.

– Нет, мать, исключено. Теперь это исключено. Ты хотела стать женщиной. Тебе это удалось. Но мне так не интересно. Мне жены хватает. За глаза, причем. О чем ты думала, когда шла на операцию?

Такой удар Лариса выдержать не могла. Она зарыдала и выбежала из квартиры когда-то любимого ею человека, крикнув на прощание:

– Гондон проклятый!!!

Глава 6

Березовский мелко трусил по улице, запахнувшись в тонкое пальтецо на рыбьем меху. Холодный ветер продувал его буквально насквозь, как ту пенсионерку из первой главы, которой пенсию давно не платили. Абрамыч застылыми ручонками без перчаток безуспешно пытался прикрыть от мороза реденькую лысину. Головке было холодно. Тонкие паркетные ботиночки скользили на льду тротуара. "Вот сейчас еще шарахнусь, не дай бог, башкой об лед, сразу вся жизнь перед глазами промелькнет," - подумал безработный олигарх.

Сейчас он работал под прикрытием. Как человек тайно управляющий всякими там тайными пружинами, Березовский изучал страну, идя по улице, как простой прохожий. Он изучал жизнь. И жизнь не оставалась в долгу, преподнося один урок за другим.

Дорогу Березовскому преградили казаки.

– А ну-ка постой, жидомасон. Куда идешь? Жидомасонам туда нельзя!

– Я не жидомасон, - привычной скороговоркой зачастил Березовский.
– Я абсолютный гражданин этой страны и даже люблю ее, некоторым образом... А вообще меня давно интересует,как вы их различаете? Ну, я имею в виду жидомасонов. Вот мне никак не удается.

– Да никак не различаю, - сказал казак-борода лопатой.
– По мне, что жид, что масон - все едино.

– Безусловно. Безусловно. А кто, по-вашему, опаснее, евреи или жидомасоны? Это мне, чтоб знать, с кем бороться. Кто больше угрожает безопасности страны?

Казак, крякнул, позвенел многочисленными георгиевскими крестами, потрогал задумчиво шашку.

– Я тебе так скажу: один другого стоят. Олигархия. Все захватили, весь капитал.

– Как же весь? Как же весь?
– забеспокоился Березовский.
– Не могли весь. Просто физически весь не могли.

– Не могли, однако захватили. Смотри, кто у нас банкиры главные? Гусинский - Березовский - Смоленский.

– Ну позвольте, а вот этот, этот же...
– залопотал Березовский.
– Ну как же его... Этот, беглый... Виноградов, по-моему. "Инкомбанк". Который тоже жидомасонов не любит.

– Вот ты один его и знаешь. Сам, небось, из банкиров, - нахмурился казак.
– Что-то, паря, мне твоя рожа знакома. Постой-постой... Да я ж тебя на днях по телевизору видел! Да ты Гусинский! Эй, ребята, я тут Гусинского поймал!

– Нет-нет, я не он. Он - не я. Я его не люблю... не любил... то есть я хотел сказать... я бы сам его с удовольствием бы убил. Он такой плохой человек! Вы не представляете, какой он дурной человек!

– Тебя надо зарубить шашкой, - раздумчиво сказал казак.

– А может быть просто плеткой посечь?
– с надеждой спросил Березовский.

– Или так, - казак нагнулся к сапогу за нагайкой. К концу нагайки была привязана гайка М14.
– Сымай портки.

"Все-таки, они как бы родственны чеченцам, - подумал Березовский, расстегивая брюки.
– Только те палками бьют по своим диким законам, а казаки плеткой по своим не менее диким. Господи, как нецивилизованно! А с другой стороны, разве цивилизованно стрелять человека в подъезде?"