Подлунное Княжество

— Надо бы похоронить твоих соплеменников, — Ратибор попытался подавить обычную для воина неприязнь ко всякого рода торговцам и трактирщикам. — По обычаям племени.

— Славный витязь ошибается, называя коробчаков моими соплеменниками, — возразил старик. — По правде говоря, нам двоим не под силу было бы повторить их чрезмерно пышные погребальные обряды.

— Нечего чужие обычаи хаять, — буркнул всадник. — Тогда хотя бы закопать их помоги.

— И в помыслах не было ругать кого бы то ни было, — трактирщик испуганно оглянулся. — Я лишь заметил, что при погребальных и поминальных обрядах у здешних племён слишком многое из материальных ценностей расходуется… хм… в пустую. Но бедный трактирщик только высказал своё мнение, на которое славному витязю и не стоит обращать внимания. О теле несчастного Жданко и его дочерей позаботятся коробчаки. До их городища отсюда полдня пути.

— Откуда же они узнают.

— Мне ничего не остаётся, как отправиться в Старые Вешенки, чтобы сообщить о несчастье. К тому же там осталось кое-что из моего недвижимого имущества. Малая толика, которая спасёт бедного трактирщика от голодной смерти.

— Ты, значит, в городище отправишься, а я здесь трупы охраняй, — возмутился Ратибор. — А ты может ещё и не приведёшь никого, и сам сбежишь. Кто тебя знает?

— К чему доблестному витязю охранять бездыханные тела? — в глазах трактирщика появилось искреннее изумление.

— А зверьё, а вороны?! Они и костей не оставят пока ты туда сюда холить будешь!

— Мы могли бы укрыть тела в… гм… уцелевшем жилище. Дверь запереть.

— И то, твоя правда! — Ратибор хлопнул себя ладонью по лбу. — Вот ты меня уболтал! До такого пустяка додуматься не смог. Ну-ка, подсоби.

Когда Ратибор скинул рогожу с мертвецов, трактирщик принялся охать и причитать. Всадник сразу определил изрядную долю фальши и в испуге, и в скорби старика.

— Жданко, Жданко, — причитал трактирщик, хватаясь за ноги старосты. — Разве не говорил тебе старый Симона о пагубности гордости. Что стоило нанять тебе пару молодцев, кои ходят по дорогам и горят желанием продать своё умение. Нет, говорил ты, не будет мой род на чужих мечах становиться. Сгубил ты своим упрямством и себя, и красавиц твоих.

«И твой трактир с торбочкой!» — подумал Ратибор.

— Не ты ли похвалялся, что внуки твои заложат здесь городище, — продолжал бубнить старик, укладывая тело в тёмном углу избы, — что будут они покровительствовать Симоне, коли он не уйдёт. Симона это я, — пояснил старик всаднику.

— Ратибор, — коротко представился тот.

— Ах, славный Ратибор, слышал бы ты, сколько раз я предупреждал Жданко о коварстве клобуков и прочих кочевых разбойников! Хотя бы одного наёмника предлагал пригласить. Сам обещал на прокорм взять. Нет, гордыня обуяла старосту. Всё твердил — мои внуки вождями племени будут, не хочу, чтобы привыкали чужаков кормить. И внуков не дождался, и сам сгинул.

— А что за племя такое? — поинтересовался Ратибор.

— Да не было ещё никакого племени! — отмахнулся Симона. — Ах, горе какое! — запричитал он снова, оказавшись у колодца. — Красавицы вы мои! Что же сотворили с вами изверги?! Сгубила вас отцовская неразумность!

— Ну, хватит уже! — всаднику стало не по себе при виде некогда миловидных, а теперь посиневших лиц. — Берись!

— Жданко — пахарь из коробчаков, — рассказывал трактирщик. — Решил отделиться от городища, что на реке стоит. Считал, что слишком большой налог старшины берут. Говорил, свой род заложу, сам старостой буду. С ним ещё шесть семей ушло. Обосновались неподалёку, у торговой дороги. Назвались — Новые Вешенки. Городище-то величали просто Вешенки, теперь Старыми называть стали. Место здесь хорошее. По осени страсть сколько купеческих обозов проходит. Но то же самое обстоятельство сюда чёрных клобуков и других грабителей привлекает. Жданко дрался с ними поначалу, потом договорился как-то. Уж лет пять здесь разбойники не появлялись. И вот на тебе! — лицо старика снова исказилось плаксивой гримасой. — Предупреждал тебя Жданко! Предупреждал! Не захотел послушать старого Симону!

Ратибору стало жаль старика. Похоже, искренне горюет. А блеск плутовской в глазах — так это от ремесла. У самого, например, мозоли на указательном пальце. Всяк выживает, как может.

— Как же ты, Симона, в чужом племени оказался, да ещё в столь опасном месте? — всадник накрыл трупы рогожей и вслед за стариком вышел из хаты.

— В Старых Вешенках у меня лавка. Пригляделся я, как Жданко здесь устроился, и рискнуть решил. Место-то бойкое, прямо для трактира. Оставил лавку хромому парню, что у меня с детства в приказчиках. К тому же в вере моей воспитан — есть надежда, что не обманет. Сюда перебрался. Поселенцы мне только радовались. Некоторые купчики подгуляют в моём трактире и за товар нововешенцев платят хорошо, и свой отдают подешевле. Ох, годков пять, и быть здесь городищу! А уважали меня как! Я и прозвища своего обидного не слышал.

— Чего за прозвище, коли не секрет?

Симона смутился, потом улыбка тронула бледные губы, ладонь огладила бороду.

— Все его знают. За давнюю огрешность свою получил я прозвище — Вечный Жид.

— Не слыхал…

— Как не слыхал?! — кустистые брови старика поползли вверх. — История всем известная!

— Я нездешний.

— Шутишь, славный витязь? Та книга, где строчка о моём проклятии написана повсюду известна.

— Не читал я твоей книги! — рассердился всадник. — У нас, вообще, книги редкость! Я из другого Мира!

Старик захлопал глазами, словно увидевший солнце филин, потом схватился за голову, чудом не сбив ермолку на макушке.

— За что такое горе бедному Симону?! — длинные пальцы перебирали колечки седых волос. — Мало мне древнего проклятия?! Мало мне разорения?!

— У тебя лавка ещё осталась, — напомнил Ратибор.

— Теперь ещё напасть на голову мою! Уж так ли грех мой был велик?!

— Чего так убиваться-то? — удивился всадник. — Ну, спёр чего-то по молодости, или там соблазнил кого… Ну прописали в какой-то книге… Ну обзывают… Ничего страшного. Я вон той книги и не читал даже. Или ты из-за этого и расстроился. Думал тебя каждая собака знает? Хорошо, почитаю я про тебя в той книге, другим расскажу. Как она называется?

Симона поднял лицо. Долго и пристально смотрел на Ратибора.

— Наивный язычник из дикого Мира, — застонал он. — Я тот самый человек, который помогал нести крест, на коем и распяли пророка. За то был я обречён Создателем на вечные скитания. Прожив здесь десять лет я начал верить, что проклятие снято… И тут ты… Неужто всё сначала! Я этого не вынесу! — трактирщик закрыл лицо руками.

— Я то здесь при чём? — пожал плечами всадник. — Крест тебя тащить не заставлял, трактира твоего не поджигал. Как пришёл, так и уйду.

— Уйдёшь! — Симона чуть не плакал. — В том-то и дело, что уйдёшь. Отсюда никто не должен уходить. Там, за внешними границами, мы просто легенда, миф, строка в древней книге, память внуков. Мы не можем уходить. Наша жизнь здесь!

— Ну, и живи себе, я тебе мешаю разве?

— Ты не понимаешь. Ты — знамение! Думаешь, чёрные клобуки просто так напали на Новые Вешенки. У Симона есть не только руки, чтобы разливать брагу, Симону даны уши, чтобы слышать хмельные разговоры. Сейчас каждый в Межмирье, способный сесть на коня и взять оружие, охотится за длинноволосым чужеземцем с плюющимися огнём револьверами. Клобуки знали, что ты будешь здесь. Они поспешили поймать тебя, а не найдя — разграбили дома, захватили рабов…

— Ты-то почему так горюешь? — Ратибор ничего не понимал. — Из-за меня что ли? Не волнуйся, не лаптем щи хлебаю, справлюсь и с клобуками, хоть с чёрными, хоть с синими. Вот только встречу, и отучу поганцев над людьми глумиться.

— Он ещё и бахвалится! — трактирщик скорбно всплеснул длинными руками. — Как ты не понимаешь, ты — идущий по Мирам человек, знамение мне от Всевышнего. Я тоже должен продолжить свои скитания. А я устал. Я хочу остаться на месте. Пусть меня обзывают, бьют, грабят, но я не хочу никуда идти!