Подмена для Ректора
Шрифт:
Глава 13
Письмо моему отцу Габриэль отправил только на следующий день, ближе к обеду — снабдив его, для пущей важности, всеми возможными печатями и гербами, какие только смог отыскать у себя в столе.
Все время до этого, он занимался тем, что думал над причиной, по которой собирался «отказать» мне в просьбе уехать на следующие выходные домой. Учитывая, что он запретил мне уехать и на эти выходные, причина должна была быть более, чем существенная.
— Пересдача не сработает… — бормотал с закрытыми глазам, усевшись в кресле с бокалом вина и вытянув к камину ноги. —
Медленно, путем исключения он пытался нащупать его — тот единственный, неоспоримый довод, ради которого мой отец согласен будет отложить банкет с объявлением моей помолвки как минимум еще на неделю…
Или навсегда… — не удержавшись, посмела понадеяться я. И он услышал — дернул уголками губ и смотрел на меня насмешливо, изгибая бровь… Даже не на меня… в меня. Смотрел, пока не обнаружил в моем воображении картинку, где вовсе не лорд Граас, а он лично делает мне предложение в беседке нашего садика, в нашем же фамильном поместье.
Ну, почему?! Почему я не умею вот так же мастерски считывать его мысли и довольствуюсь какими-то обрывками эмоций? Зарываясь красным лицом в подушку, я изо всех сил постаралась приказать своему предательскому воображению заглохнуть и ничего больше… не воображать.
Мне должно быть достаточно на данном этапе, что он пытается решить мою проблему с учетом всех возможных вариантов развития событий — вместо того, чтобы просто плюнуть на меня со своей высочайшей колокольни. Из общежития, опять же таки забрал, уложив спать у себя — в той самой спальне, за кабинетом.
Я вздохнула, перестала хандрить и следующие полчаса занималась тем, что упрямо разглядывала комнату, не допуская в голову ни одной крамольной мысли.
Спальня — а точнее, спальня, совмещенная с маленьким кабинетом и каминной — была комнаткой секретной, с дверью, замаскированной снаружи под книжную полку. Окно у нее было и даже с небольшим, витым балкончиком, но как я успела еще раньше заметить, выходила вся эта красота не в сад, как окна других преподавателей, а в крохотный внутренний дворик, похожий на колодец. Единственной достопримечательностью дворика были аккуратная поленница дров и колода, на которой, собственно, эти дрова и рубили.
В самой же спальне обстановка была по-мужски аскетичная, однако довольно уютная, если брать все вкупе — тихо потрескивающий камин, обклеенные серо-бежевыми обоями стены, темный ковер на полу и… я приподнялась над подушкой, чтобы получше рассмотреть — одинокий раскидистый фикус в кадке на полу. И тут же заволновалась — мужчины не умеют ухаживать за цветами, а женщины наоборот — имеют привычку притаскивать свои растения в их жилища. Пометить территорию, так сказать…
— Нет, Арвин здесь никогда не была, — даже не повернув головы, ответил Габриэль на мой не заданный вопрос.
Я снова покраснела, однако кивнула, не стала спорить, хоть и чувствовала, что он слегка… кривит душой. Боялась я, ох как боялась, проверять свои подозрения — а что если копну как следует у него в голове и случайно не только узнаю правду, но и… увижу ее. Увижу этих двоих на этой же самой кровати, занимающихся тем, чем я до чертиков хотела заняться сама…
Правда не в данный момент — от одной
лишь мысли, что уже этим летом, если не вмешается чудо, мне придется лечь в постель с омерзительным семидесятипятилетним стариком, у меня «упало» так, что никакому Даамору до меня было не достучаться.Успев порадоваться, что хоть какая-то от всего этого польза, я в конце концов уговорила себя забыться тревожным, беспокойным сном.
Проснулась все там же, не выспавшаяся и с головной болью, проворочавшись полночи на необычайно твердом матрасе. И все так же одна. Подскочила, оглянулась и, не найдя в комнате Габриэля, вылезла из кровати и побежала к выходу.
«Я в саду», — остановил он меня в то же самое мгновение, как я и сама увидела краем глаза движение в окне над диваном, на котором господин ректор, по всей видимости, и провел ночь.
Замерла и медленно повернула голову, боясь вздохнуть, только бы не спугнуть сладкое и восхитительное зрелище…
Скинув рубашку и опустив подтяжки на брюки, Габриэль, этот потомственный эстет и аристократ, этот интеллектуал в неизвестно каком поколении, мощными и просчитанными движениями… колол дрова.
Мерно и точно он опускал огромный, заточенный топор, с передышкой лишь на то, чтобы взять новое полено и примериться. Толстые березовые поленья с одного удара рассыпались на две почти одинаковые части, каждую из которых он разрубал еще на две — так же мощно и так же с одного точного удара.
Сказать, что я была ошеломлена, значило ничего не сказать. Как?! Откуда человек, который богат настолько, что вполне мог покупать каждую неделю машину заготовленных дров, да и вообще отапливаться куда более современными методами, так виртуозно умел колоть дрова?!
Вот отчего он такой загорелый… ошеломленно подумала я, переводя взгляд на высокую поленницу, достаточную, чтобы обогревать всю нашу Академию в течение зимы. И мускулистый… В самом деле, с таким топором никакого спорта не надо…
«Слюни пускаешь?»
Я быстро отвернулась и с нарочитым равнодушием пожала плечами.
«Просто посмотрела. А слюни не так давно пускал ты, когда еще не знал, что я читаю твои мысли…»
«Не припомню… И вообще, не отвлекай меня. Пальцы мне еще нужны».
Не поворачиваясь ко мне, он расколол следующее бревно. Я не послушалась.
«Зачем ты это делаешь?»
«Что?»
«Вот это… колешь… дрова. Ведь если тебя увидят, пойдут слухи… Тебе по статусу не положена крестьянская работа».
«Плевать. «Крестьянская» работа помогает мне думать».
Думал он полдня — за завтраком, за обедом и даже во время очередной сессии орального секса, вернувшись с какого-то нудного совещания с попечителями и затребовав меня к себе «на ковер»…
И в конце концов придумал.
«Многоуважаемый мейр Калахан», — гласило официальное письмо от ректора Рутгардской Академии. — «Довожу до вашего сведения, что в следующие выходные, 18–19 мая сего года, ваша дочь Элайза будет задействована в составе студенческой команды, которая будет встречать императорскую комиссию, соизволившую почтить нас своим высочайшим вниманием. Пять студентов из всех сословий было избрано сопровождать комиссию, в честь которой будет устроен бал, ужин, светский раут и охота с гончими. Академию посетят следующие особы…»