Поднебесная

– Правильно! – воскликнул он. – Спасибо, друг! А конец ты оставил мне?

Тай поклонился, сжал ладонь в кулак; он не доверял своему голосу. Он всегда любил слова этого человека и легенды о нем, с тех пор как простился с детством.

Когда он выпрямился, высокая девушка в ярко-красном шелке прижалась к его боку, бедро к бедру, длинная рука слегка обняла его за талию, голова склонилась к его плечу. Он вдохнул ее запах, почувствовал прилив желания, заглушивший все остальное.

Сыма Цянь, Изгнанный Бессмертный, который никогда не занимал никакой должности на имперской службе, никогда не сдавал экзаменов, которого (насколько знал Тай) три раза изгоняли из Синаня (как и с небес!), который, по слухам из надежных источников, десятилетиями оставался не вполне трезвым, но который, тем не менее, способен мгновенно сочинить поэму, записать ее кистью безупречными иероглифами и поразить человека в самое сердце, тихо произнес в тишине:

Теперь пожалей меня, милый. Когда мне былопятнадцать,Все тело мое светилось как персик, налитый солнцем.Зачем за купца я вышла, который всегда в пути?Теперь вода – мое горе и ветер – горе мое.

Снова тишина. Несомненно, подумал Тай, после такого всегда наступает тишина, повсюду. Рука женщины оставалась на его талии. В ее духах ощущались мускус и амбра. Обе составляющие очень дорогие. Он подумал, что это действительно лучший дом в Чэньяо, если девушки в нем пользуются такими духами.

– Спасибо, мастер, – сказал Тай.

Кто-то же должен это сказать, подумал он. Сыма Цянь сначала не повернул головы. Он поднял руку, держащую пустую чашку. Первая девушка приблизилась и наполнила ее. Поэт выпил ее, снова поднял. На этот раз вперед вышла вторая женщина, не желая отдавать свои права.

Глаза поэта, светлые и блестящие при свете ламп, наконец посмотрели на Тая.

– Присоединяйся ко мне, – произнес Цыма Цянь, – если время твоего траура закончилось. Должно быть, это так, если ты с нами. Мы можем выпить вместе.

Тай открыл рот и понял, что понятия не имеет, что ответить.

Девушка рядом с ним на мгновение прижалась головой к его плечу – напоминание о ее присутствии, обещание, – потом отошла. Тай подошел к возвышению, поклонился, снял свой меч в ножнах и положил его рядом с мечом поэта. Сел напротив него, скрестив ноги. Ему подали чашку, налили вина. Тай поднял чашку в знак приветствия. Он решил быть осторожным и следить за количеством выпитого.

Он представления не имел, откуда Сыма Цянь знает, кто он такой.

Вблизи поэт выглядел более крупным мужчиной, чем Тай думал раньше. Его длинные волосы, почти все седые, были подвязаны сзади убогим обрывком синей ткани, без шпилек. Одежду покрывали пятна. Лицо – поразительно гладкое, без морщин, круглое, румяное и доброе. Однако его блестящие глаза вызывали тревогу, а большие руки с длинными пальцами, несмотря на выпитое, не дрожали.

– Я знал твоего отца, разумеется, – сказал он. – Его смерть стала утратой для страны. Мне всегда казалось, что лучшие военачальники – добрые в душе и понимают, что такое война. Я думаю, таким и был Шэнь Гао.

Он поднял свою чашу и выпил. Тай осторожно сделал то же самое, потом прочистил горло. Необходимо поддержать разговор, иначе тебя сочтут слабоумным. Девушки спустились на две ступеньки вниз, оставив им пространство для уединения на возвышении. Вечерняя деятельность в комнате возобновилась. Он услышал, как заиграла пипа, потом флейта, раздался смех; увидел мужчин и женщин, уходящих за занавешенные двери.

Таю хотелось быть более трезвым. Он сказал:

– Наша семья польщена, конечно, что вам известно, кем он был. И… кто я.

Взгляд светлых глаз на мгновение стал острым, потом в него вернулась насмешка.

– Ты и правда долго отсутствовал, – ответил поэт. – Я знаю также твоего брата. Шэнь Лю слишком близок к первому министру, чтобы его не знать… и не оценивать.

Тай уточнил:

– Оценивать, но не восхищаться им?

Сыма Цянь снова ухмыльнулся. Эта улыбка, по-видимому, была естественным выражением его лица.

– Не все восхищаются. То же самое, конечно, можно сказать о самом первом министре. Мы живем в трудные времена. Оценивать будут их.

Тай быстро огляделся. Только две девушки с вином находились достаточно близко и могли их услышать.

Поэт рассмеялся:

– Ты беспокоишься обо мне? Что может сделать Вэнь Чжоу? Снова выслать меня из Синаня? Он бы хотел, как я подозреваю. И другие тоже. Мои друзья, которые обо мне заботятся, решили, что это лето мне лучше провести за пределами столицы. Вот почему я пью в доме удовольствий на западе. Отчасти…

Намеренная пауза, очевидное приглашение. Тай его принял и пробормотал:

– Отчасти?

Снова смех, раскованный, заразительный; только Тай был не в том состоянии, чтобы разделить веселье поэта.

– Префект был настолько любезен, что сообщил мне о твоем приезде, за обедом сегодня вечером. Он упомянул о том, что ты спрашивал, где находится в городе лучший дом куртизанок. Разумный интерес. Я хотел встретиться с тобой.

– Я… это такая честь… – услышал Тай свой заикающийся голос.

– Нет, – возразил Сыма Цянь. – После того озера за границей. И того, что ты там делал, – его рассеянный взгляд вдруг стал сосредоточенным.

Тай неловко кивнул, почувствовав, что краснеет. Вино и жара в комнате, напряженный взгляд глаз, смотрящих на него…

Поэт тихо произнес:Один среди сосенОн никому не слуга.Как мог я мечтатьНа гору эту взойти?Под светом звездГолову я склоняю.

Эти строки были хорошо известны. Цянь сам написал их другу много лет назад. Еще одному поэту, старше него, теперь уже ушедшему.

Тай опустил глаза:

– Вы оказываете мне слишком большую честь.

Сыма Цянь покачал головой:

– Нет, – еще раз повторил он. – Это не так. – Потом тихо: – Ты видел призраков здесь, сегодня вечером?

Этот вопрос был задан всерьез. Потрясенный Тай взглянул на собеседника, потом отвел глаза. Цянь поднял свою чашку, и одна из женщин шагнула вперед. Она жестом спросила Тая, но он покачал головой. Поэт поморщился, но Тай постарался это проигнорировать. Он сказал:

– Я их никогда не видел. У Куала Нора.

– Слышал?

Тай кивнул, медленно: