Подсвечник Чпока

Ушастый

А потом пришел черед Крокодила. Крокодил занялся недвижимостью, скупал хаты и дома, перепродавал, разменивал, пускал бабло направо и налево, тоже зелень у Шалых на покупку брал, возвращал проценты немалые. Познакомился он как-то с человеком по имени Семен Мордухович Ушастый. Этот Ушастый был птицей столичной, типом заезжим, купил у Крокодила хату центральную, на том и подружились. В баню вместе ходили, шары гоняли. Вот Мордухович и рассказал, что в Райцентре он временно, кой-какие неприятности пересиживает, ждет, пока улягутся, а потом снова в Столицу собирается. Связи у него там нешуточные, серьезных людей знает. Показывал Крокодилу фотокарточки, где он с Правилами разными запечатлен. Рассказывал, что он еще в восьмидесятые кинул Страну советскую на строительство пулковского самолетного порта, на восемь миллиардов целковых, подельника его расстреляли, а он благодаря связям своим выкрутился, жив остался. А сейчас, мол, аферу новую замышляет, с товарищами заморскими, колумбийскими, правительство в изгнании организовал. Ушастый показывал фотку, на которой он обнимался с самим наркобароном Эскобаром и еще парой влиятельных фруктов.

— Какое еще правительство, что за замут? — хлопал глазами Крокодил.

— Правительство Молукки, — понижал голос Ушастый, озираясь по сторонам, и Крокодил тоже понижал, озирался.

Якобы есть такие острова Молуккские, незаконно захваченные Индонезией, и он с корешами основал их правительство, чтобы большие дела мутить, безналоговые там операции, отмыв бабла, обнал и все такое. Корабли у них будут под своими флагами, даже сейчас они по Столице ездят кортежем лимузинов под молуккским знаменем. И снова показывал фотокарточки. Что все это значит, осторожный прежде Крокодил не понимал, но слушал доверительно. Узнав, что раньше он был интелем и работал в школе трудовиком, самого его Ушастый пообещал назначить консулом по культуре. А потом как-то Ушастый рассказал, что проводят они съезд заграничный в каком-то там суперзвездочном отеле, и нужно провести его с невъебенным размахом, чтобы сильные мира всего наконец уверовали в молуккское правительство, и бабки потекли широкой рекой. Съедутся не только новоявленные молуккцы, но и гости важные из различных стран, так что все должно быть чики-пуки, чтобы в грязь лицом не упасть. Скидываются все члены правительства, министры, послы да консулы, и Крокодил должен скинуться всем, чем может, а уже через месяц начнутся дела, завертятся, и бабки обратно притекут, сторицей окупятся. Так Крокодил продал все свои хаты покупные, собственную заложил, собрал бабули и выдал их Ушастому, улыбнувшемуся, хлопнувшему Крокодила по плечу и канувшему в небытие.

Приговорили и Крокодила. Поехали снова Чужие, но не дождался их Крокодил, приставил охотничий дробовик к виску и растекся мозгами по пожелтевшим обоям в горошек своей скромной однушки на краю Заречья.

Вотяк

У Шейха всегда в избытке водилась шмаль. Вначале это была просто шмаль, трава травой, потом ее сменили крутые шишаны, а потом появилась заморская гидропоника, от которой Чпока мутило, водило из стороны в сторону, и он надолго терял дар речи. Так что ее Чпок предпочитал на людях не курить, брал пакетики с ней к себе домой, и дымил ей на ночь перед сном. А ночью видел яркие цветные сны с сюжетами, каких раньше отродясь не видывал, не сны, а другая жизнь. И что удивительно, проснувшись, прекрасно их помнил, они не улетучивались бесследно из его бошки, а крепко врезались в память, вплоть до мельчайших деталей сохранялись в ней навсегда.

В первом сне Чпок был вотяк, и звали его Василий Кондратьев. В ту ночь он был назначен суточным дежурным, такой уж порядок в их деревне заведен был — назначался каждый раз новый дежурный, и сменялись они через сутки. Чпок мирно сидел дома и чаевничал, думая, чем бы себя занять, чтобы отогнать сон, когда в дверь постучали. «Чо стряслось-то?» — насупился Чпок и пошел отворять. По пути понадеялся, что, может, то стучит сосед Мишка, которому не спится, и тогда вдвоем можно будет потрындеть, почаевничать, ночь скоротать. Чпок отомкнул замок. В дом вперся, шумно дыша, потный усатый мужик. Это был их деревенский сотский, Семен Красный. За ним толкался незнакомец с рыжей бородой, в старом азяме с заплатами и прорехами, из-под которого торчала синепестрядинная рубаха, на ногах его были лапти, а за спиной — котомка. «Заезжий, черт», — подумал Чпок.

— Вот, Васька, — усмехнулся и подмигнул ему Красный, — постояльца тебе на ночлег привел прохожего. Ходит тут, подаяние выпрашивает, Христовым именем побирается. Ты его на ночь размести как-нибудь, а утром пущай дальше прется.

— Сделаю, — хмуро кивнул Чпок.

Красный удалился.

— Ну что, дядя, тебя как звать-то? — поинтересовался Чпок у нищего.

— Кононом меня кличут, — ровно отозвался тот.

— Что ж, Конон, спать будешь у меня, а пока пожалуй за стол, откушаем, чем бог послал.

В этот день бог послал Чпоку немного — кумышку да яблочки. Чпок усадил гостя за стол, сам сел напротив. Порезал яблочки, достал бутылек с кумышкой. Потекла неторопливая беседа. Нищий жаловался на жизнь, говорил, что подают мало.

— С виду я здоровый, — трепал он, — а на самом деле болен крепко. Падучая у меня. Да никто не верит.

Гостя Чпок слушал невнимательно, все подливал да подливал кумышки.

— Родом-то я сам с Ныртов. Баба там у меня осталась. Во. Так и пробовал я там лечиться, только проку что…

Первый бутылек исчерпался, Чпок достал второй и снова наполнил до краев гостеву чашу. Мужик снова пригубил кумышки.

— А дохтур мне сказали, что в Казань надобно, — продолжал гость. — Там, мол, череп сколют и воду выпустят…

Мужик уронил голову на стол и захрапел. Чпок торопливо натянул зипун, оглянулся в дверях на гостя и понесся на двор.

Через пару минут он уже стучался в дом своего односельчанина Моисея Дмитриева.

— Кто там, мать его? — раздался из-за двери сонный голос.

— Отворяй, Мойсей, скорее, дело есть! — негромко верещал Чпок.

Наконец, дверь открылась. Степенный Моисей зорко скосился в лицо Чпока.

— Кой черт тебе надо? — недовольно рявкнул Моисей.

— Двуногий прибыл, — шептал запыхавшийся Чпок, — двуногий, про которого дед Акмар балябал, главное, не упустить.

— Так, — покумекал Моисей, — ты давай, дуй к деду Акмару, а я покамест на всякий случай в порядок куалу приведу.

Седой как лунь дед Акмар кемарил на печи. Он давно уже обезножил, был совсем не ходок и с печи слезал по крайней надобности. Известие он принял спокойно.

— Чему быть, того не миновать, — медленно изрек он.

Это именно он, местный ворожец дед Акмар, видел три месяца тому назад вещий сон, в котором вся их деревня пала от страшного мора. А проснувшись, чтобы мор отвратить, повелел он принести первую жертву злому богу Керемету — ласку, горностая и крота. Теперь, похоже, пришел черед второй, главной.

— Волосья у него какой масти будут? — лениво процедил дед Акмар.

— Вроде светлые, — отвечал Чпок.

— Это хорошо, — сказал дед.

Черного, по их повериям, молить не полагалось.

— Кык пыдес ванданы кулес. Будем молить двуного, — постановил Акмар.

— А как молить-то, что делать надобно? — выведывал Чпок.

Дед Акмар призадумался. Обычно такого рода дела вершились в священной роще, кереметище. Но то было в старые времена. А сейчас кругом одни сыскари, нюхачи да слухачи. Молить-то, поди, шумно будут, не ровен час, заметит кто, кому не надобно. Так что у Моисея оно сподручней будет. Но придут ли к Моисею будлуки, у которых своя куала имеется?

— Ладно, Мойсей дело говорит, как он предлагал, так и делайте. Молить будете у него в куале, а не в кереметище. А будлукам скажи, пусть не бодаются, тоже приходят. Беда общая, всех касается, — порешил дед.

Через час Чпок был у своего дома. Пьяный нищий сидел на бревне у калитки и качался.

— Эй, эй, ты чего это, — сказал ему Чпок, — лучше выпей ишшо!

Сбегал в дом и поднес ему чарку:

— Натко!

Нищий хлебнул и снова закачался.

— Ладно, брат, вставай, спать пора, — сказал ему Чпок и помог подняться.