Подвиг длиною в жизнь

Ему было приятно, что без него, Урхан-бея, и немцы ничего не могут сделать.

56

Перед зрителем пройдут времена года - зима сменит осень. Потом побегут ручьи, затем в садах зацветет миндаль. Только после этого наступят дальнейшие события.

Не теряя Гаджи из поля зрения, мы увидим его за множеством дел, которые он выполнял для Вильке, встретим в горной таверне на свидании с людьми, нечесаными и обросшими густой щетиной, - видимо, теми, кто готов пойти за кордон в ненавистное им советское Закавказье.

57

Зульфия задумалась на мгновение, взглянув на часы, удивленно вскинула брови, пошла открывать.

Было без десяти пять.

На пороге стоял Гаджи.

Зульфия втащила его в квартиру, захлопнула дверь.

– Ты сошел с ума. Кто тебе позволил?

– Мое сердце... Разве ты не рада?

– Сумасшедший. Честное слово.

Она и радовалась и сердилась одновременно.

– Немедленно убирайся вон! Или я пожалуюсь Вильке!

– Кому?
– спросил Гаджи. Его лицо выразило неподдельное удивление.
– Разве он здесь?

Она поняла, что выдала тайну.

– Что ты? Но он должен позвонить.
– Гаджи почувствовал фальшь и неискренность этих слов. Только непонятно было, почему Вильке должен скрываться от него.

Гаджи отстранил Зульфию, прошел в глубь квартиры.

– Ты ничего ему не скажешь. Во-первых, потому, что его здесь нет. А если бы и был... Знаешь, что он не прощает болтовни... Мне все равно, приехал он или нет. Но коль приехал, что ему надо?

– Уходи немедленно. Мы оба влетим в историю.

– В какую?
– Гаджи не торопился, хотя волнение Зульфии нарастало с каждой минутой.

– Я прошу тебя, уходи, - теперь голос ее звучал мягко, заискивающе. Она поняла, что нет другого способа заставить его уйти.
– Впрочем, уже поздно... Сейчас ко мне придет друг. Ты будешь тихо сидеть у меня в спальне - он ненадолго.

Она взяла Гаджи за руку и потянула в другую комнату. В дверь уже звонили.

Оставшись один, Гаджи огляделся. Взял пудреницу, которая лежала на столике перед зеркалом.

За неплотно прикрытой дверью слышался мужской голос.

– Вы убеждены, что меня стоило приглашать сюда?

– Нам не следовало говорить по телефону. Это письмо просили передать.

Видимо, пришедший читал письмо.

Гаджи подошел к двери.

– Ол райт, - сказал гость.
– Когда назначена встреча?

– Завтра в восемь вечера я буду ждать вас у "Паласа".

– Куда мы поедем? Тайна?

– Мне ничего не сказали об этом.

– - Ол райт. Я так и думал. Где сейчас полковник? Я хотел бы поговорить с ним по телефону.

– По телефону?

– Русские его здорово напугали, - засмеялся гость, - всего боится. Даже здесь. Ну да бог с ним. Значит, до завтра.

– До завтра.

– Был рад, - буркнул гость.

Ветер рванулся в комнату, поднял занавеску, захлопнул дверь, у которой стоял Гаджи. Теперь до него не доходил ни единый звук. Он отошел от двери и вновь взял пудреницу. Она была массивной, похожей на черепаху с выпирающими боками. Гаджи глядел на пудреницу, машинально вертя взятый с того же столика волчок - нехитрую базарную игрушку. Пришла неожиданная мысль. Он высоко поднял брови. Потом поставил волчок на пудреницу и закрутил его. Через несколько секунд передвинул правее - на пудренице могли крутиться и два волчка рядом.

Вошла Зульфия, мрачная, сосредоточенная:

– Ты понял, кто приходил?

– Слава тому, кто воздвиг эти стены.
– Гаджи постучал по стене.
– Думаешь, быть свидетелем твоих встреч с любовниками большая радость?

– Ревнив, как Отелло.
– Зульфия улыбалась. Чувство Страха постепенно оставляло ее. Она подошла к Гаджи, обвила его шею руками.

– Кто же он?

– Американец.

– А... Чего же он хочет, если не любви?

– Ты и в самом деле как Отелло.

– Чего он хочет?
– голос Гаджи был тверд, и Зульфии показалось, что в нем зазвучали угрожающие нотки.

– Не знаю! Не знаю! Не знаю!

– А я знаю!
– Гаджи перебирал в уме услышанные фразы.

Ну, конечно... У американца какие-то дела с Зульфией, а может, и с Вильке...

– Да, я знаю! И про Вильке и про американца.

– Откуда?

– Может быть, от тебя...
– Он расхохотался.

– Что за нелепые шутки?
– в глазах у Зульфии была растерянность.

– Ну, хватит об этом. Когда мы встретимся?

– Завтра я отвезу американца в таверну. Это будет около девяти. И могу вернуться в город. Ты придешь?

– Сделаем не так. Останься в таверне. Я приеду за тобой. Впрочем, я еще зайду завтра днем.

– И не будешь сердиться?

– Конечно, нет.

58

Фон Боргман был все таким же важным, знающим себе цену: та же свирепость, та же манера разговаривать.

– Вы осел и бездельник, Фрикке. Когда вы возьметесь за ум? Спекулируете на моей мягкости. Чем вы здесь занимаетесь? Анной Марией Бюргер? А кто будет заниматься Вильке?

– Занимаясь ею, я занимаюсь им.

– Правой рукой чешете левое ухо.

– Простите, шеф. Если что не так, я жду ваших указаний.

– Вы знаете, почему здесь оказался Вильке?

– Мне откроет эту тайну Анна Мария.

– Прежде чем спросить, где дорога, надо знать, куда ты хочешь пойти.

Видимо, Фрикке хотел что-то возразить, но пес рыкнул, и он проглотил фразу. Фрикке стоял в своем кабинете, будто это был и не его кабинет. Стоял вытянувшись, руки по швам. Собака перестала обращать на него внимание, и тогда он перевел дыхание.

– Мой шеф. Я рассуждаю так...

Фон Боргман приготовился слушать.

– ...рассуждаю так. Канарис вел двойную игру. Он заигрывал с американцами, возможно и с англичанами. Частые визиты в Испанию. Адмирал был Янусом. Двуликим Янусом, мой шеф. Когда я учился в нашей школе, много думал об этом.

– Не давали покоя его лавры?
– перебил фон Боргман.

– О нет, мой шеф. Я думал о том, что он всегда стремился занять комнату с двумя выходами... Мы выиграем войну в ближайшем будущем. Я это знаю, и вы. И все же этот предатель Канарис хотел иметь вторую дверь. На всякий случай. Это была суть его натуры. Я правильно думаю?