Подвиг длиною в жизнь

– Ты... Ты понимаешь... Я отправлю тебя на виселицу, не дожидаясь вечера.

– И сами окажетесь в петле. А потом - сколько стоит моя персона в сравнении с вашей?

– Молчи, провокатор!

Гаджи полез в карман и достал кассеты. Поискал глазами магнитофон. Включил. В кабинете зазвучали голоса, голос Вильке - сначала. Томсона - потом: "О делах за стаканом вина, полковник".
– "Ол райт".

Вильке попытался взять себя в руки.

– Что дальше?

– На пленке? О! Это вам известно. Что дальше в смысле перспективы?.. Вы хотите тихо жить в доброй стране с теплым климатом?

Что-то мечтательное появилось в глазах Гаджи, и не только в глазах - в голосе.

– После войны я тоже хотел домой, Баку... У меня там мать, жена, сын... дядя Аббас. Консерватория... Думал, что скоро войне конец... Томсон объяснил, что она будет продолжаться. Так ведь, полковник?.. Я мечтал быть не солдатом музыкантом. Томсон не хочет этого... Что делать? Нельзя же не принять вызова.

– Я думал, ты глупее.

– Формально - ваша школа. Теперь вам ясно?

Гаджи вертел в руках кассеты.

– Возьмите на память о конце своей карьеры, Вильке.

Тот послушно взял.

Роли переменились.

Гаджи диктовал:

– В списке, который вы передадите, я буду значиться одним из лучших ваших агентов, лучшим потому, что мне известна агентура Веца в Баку. Я ничем не скомпрометирован дома - вы когда-то говорили мне об этом. Копии списков мне. Это тоже ясно?

– Где дубликат пленки?
– спросил Вильке, хотя отлично понимал, что Гаджи не ответит.

– В получасе прогулочным шагом от особняка Кальтенбруннера.

– Понятно, - закивал Вильке. Он выглядел старым, осунувшимся.

67

Проход был неширок. По обе стороны на стеллажах стояли сотни ящиков с этикетками американских сигарет.

Ящики были сложены в "кварталы", разделенные "улочками" и "переулками".

Причудливые тени пересекали несколько ящиков. Одна из них отплясывала какой-то странный, непонятный танец.

Это была тень от гермокостюма, висящего в одном из "переулков".

Самые обычные предметы приобретали здесь зловещий вид. И даже акваланги, маски, ласты, всегда яркие, цветастые, были одной черной масти.

В складе без окон царили полумрак и тишина. И потому шаги неторопливо идущего человека звучали гулко, рождая повторяющееся эхо.

Человек свернул в один из "переулков". Разорвал наклейку на ящике. Вскрыл его. В ящике лежала рация. Он повернул выключатель. Левитан читал: "Сегодня, 9 мая, все свободолюбивые народы земного шара торжественно отмечают славную годовщину победы над фашистской Германией, годовщину окончания Великой Отечественной войны".

– Куда все подевались?
– из-за угла выскочил здоровенный верзила, коротко стриженный, в жилете, без пиджака.

– Что вы орете?
– Стоящий у приемника обернулся.

В этом человеке не сразу можно было узнать Гаджи. Он располнел, побелели виски. Только глаза, хоть и смотрящие устало, сохранили блеск.

Держался он с той непосредственностью, иногда переходящей в грубость, которая отличает американца.

– Почему не завезли сигареты?

– рявкнул Гаджи.

– Мы считали...

– Жулики! Я спущу с вас шкуру за эту тысячу блоков. Чтоб все до единого были на месте... Бездельники...
– с крика он перешел на строго деловой тон: Сигареты на место завтра же! Ясно?

Он пошел по главной "улице" склада, с достоинством неся свое погрузневшее тело. Потом поднялся из подвала в просторное помещение магазина, прошел в свой кабинет. Только ковры указывали, что дело происходит на Востоке. В остальном кабинет был типичным американским бюро.

68

– Как дела, головорезы?
– И Томсон здорово постарел за эти годы. Он только что вошел сквозь тяжелые металлические двери и остановился посреди класса.

За столиками перед передатчиками сидели ученики.

На доске, такой же, как в обычной школе, были выведены русские буквы и их значение в виде тире и точек.

Увидев Томсона, "головорезы" вскочили с мест. Вытянулись. Руки по швам.

– Сегодня вы пойдете на настоящее дело!
– выкрикивал Томсон.
– Значит, заработаете настоящие деньги... Но надо будет работать. Работать, "гвардия"! он ухмыльнулся.
– Боб проводит вас до границы и устроит прощальный ужин. Боб, не вздумайте экономить на ужине.

– Из класса цепочкой по одному!
– рявкнул Боб.

69

Гаджи сидел за столом.

Тяжелые морщины перечеркнули лоб. Он сжал руку в кулак и положил на него голову. Вероятно, Томсон вновь отправляет людей. А он?.. Ему не удалось не пустить их на свою Родину. Не удалось сделать то, что он обязан делать в первую очередь.

Он подумал о том, сколько вреда могут причинить враги, прежде чем их успеют обезвредить. Ему виделись перестрелка с чекистами, и раненый друг, и взорванный мост, и павшая овца - кто-то из негодяев успел отравить воду в колодце.

70

Томсон все еще стоял в классе, который покинули агенты.

Перед ним появился высокий худой человек интеллигентного вида.

– Добрый день, шеф. Как самочувствие?

– Ол райт Что у вас?
– Томсон бросил взгляд на папку.

– Досье на тех, которых присмотрели в марте

– Оставьте, я познакомлюсь... Наверное, опять такая же шваль, как нынешние? Плохо работаете. Совсем плохо. Я начинаю жалеть деньги, которые вам плачу. Какой вид у ваших избранников? Ноль целых шиш десятых, как говорят в России... Ладно, ступайте.

Томсон подождал, пока закроется дверь. Взял фотографии. Кажется, он перекладывал снимки тех, которых Боб повел к границе.

71

Снимки перекладываются, ложась на стол в обратном порядке.

Зал заседаний Военной коллегии Верховного Суда СССР. На фронтоне Государственный герб Советского Союза.

72

Три генерала - председатель суда и народные заседатели.

Кафедра защиты.

Дальше - скамьи подсудимых. Сумрачные лица тех, чьи фотографии только что рассматривал председательствующий.