Поэмы. Драмы
Шрифт:
Какие ныне поздние сомненья
Тебя, бойца бесстрашного, страшат?
Тебе ли, сильный, ведать спасенья?
Верь, ты и днесь прославишь свой булат!
К тому же Хус восстал с одра недуга;
Он всем твоим завидует делам;
Отказ твой будет гордому услуга,
Он полетит к исраильским шатрам. ..
Внемли словам заботливого друга:
И вот и Галаад, тобой убитый,
Сам пал за вольность родины своей,
Не вверил темному своей защиты
(Я мню: ты не забыл его речей):
Врагов избранник муж не знаменитый,
Боец, не искушенный средь мечей».
И се, вещаньем старца распаленный,
По-прежнему мечтами обуян,
По-прежнему свирепый и надменный,
Течет к шатрам Саула великан.
Иди на гибель, хульник дерзновенный!
Насытится твоею плотью вран!
С крутых холмов, с утесов возвышенных,
Глаголам хитрым Фудовым внемля,
Воздвиглись сонмы сил иноплеменных;
Под их стопами вздрогнула земля:
Но близок час могиле обреченных;
Их примет гроб, пожрет и червь, и тля.
Сидели по склонению забрала
Ряды еврейских доблестных вождей.
Вся рать единоборства ожидала;
Легло молчанье на уста мужей,
И каждая тяжеле грудь дышала,
И каждый был боязни полн еврей.
Со скал спустились филистимы тьмами,
Сошли с утесов шумные бойцы,
Полмесяцем восстали над холмами.
По их следам явились пришлецы
С обремененными сребром руками —
На куплю пленных тирские купцы;
Рекли: «На кораблях быстротекущих
В страну чужую, в землю Хеттиим,[37]
Прелестных дев и юношей цветущих,
Мы их в Египет, в Ливию умчим;
Рабами будут эллинов могущих,
Арабам, эламитам[38] продадим».
Но посмеялся бог их помышленью:
Кровавая постигнет их корысть;
Строптивые прострутся в жертву тленью.
«В сей день нечестью длань свою изгрызть,
В сей день погибнуть злобе и киченью:
Их ад поглотит!» — рек господь, — и бысть!
С надеждой твердой, с верою горящей,
С безоблачным, сияющим челом,
С душою чистой, над землей парящей,
Приосеняем божиим крылом,
Грядет Давид, вооруженный пращей,
Вооруженный пастырским жезлом.
На отрока взирает воин каждый.
«Взгляните! — мужи говорят мужам. —
Боец, как он, является однажды;
|Красы подобной не видать векам!»
Полны все очи одинакой жажды,
Он дорог всем исраильским сердцам.
Но царь вещал: «Евреев предводитель!
Поведай мне, кто юноши отец?»
Сын Ниров отвечал: «Живи, властитель!
Но нет! не знаю, кем рожден боец».
Сокрыл от них Давида вседержитель:
Не познан был в воителе певец.
А Голиаф, вздымаясь как бойница,
С презреньем на противника воззрел:
«Кто ты? — он рек, — дитя или девица?
От матери ли ты бежать успел?
Но не лозу несет моя десница:
Птенец безумный! дерзок ты и смел.
Ты не надейся от меня пощады,
Нет! вкусишь жало моего копья!
Не ты ли защищаешь ваши грады?
Бойца евреев пощажу ли я?
Под странничьей ногою гибнут гады:
Тебя ли не попрет нога моя?
Но как в душе не ощущать смущенья?
Не смертная ли надо мной гроза?
Так, мнится, я погибнул без спасенья!
Очам ли верить? Ад и небеса!
Его оружье — палица, каменья!
Ужели ты исшел противу пса?»
— «Нет! ты и пса презреннее и злее!» —
Ответствует язычнику Давид.
Немая ярость вспыхнула в злодее,
Лицо чернеет, дикий взор горит:
Столь гибельно в питомце блата, змее,
Подъявшемся на ошиб, яд шипит.
«Чтоб пали на тебя, — вопил, — все кары!
Чтоб ты в мученьях медленных издох!
Да устремит в тебя Дагон удары!
Да сокрушит ничтожного Молох
В объятьях рдяных, пламенный и ярый![39]
Гряди: услышу твой стенящий вздох!
Прикрыт не будешь погребеньем честным:
Так, если мой булатный меч не туп,
По темным дебрям, по степям безвестным