Поэтика
Шрифт:
* "Сын отечества", 1821, № 39, стр. 273, 274. Характерно, что Воейков упрекает Раича и в злоупотреблении эпитетом "золотой", тоже характерным для Тютчева 40.
Тютчев еще усовершенствовал этот прием, не только сливая близкие слова, но соединяя слова, как бы безразличные по отношению друг к другу, логически не связанные, а то и слова, противоречащие друг другу:
длань незримо-роковая
опально-мировое племя
От жизни мирно-боевой
С того блаженно-рокового дня 41.
Он связывает их и по звуковому принципу:
На веждах, томно-озаренных
Пророчески-прощальный глас
Что-то радостно-родное
В те дни кроваво-роковые 42.
Все
Дымно-легко, мглисто-лилейно 43.
Необычайно сильно действует это соединение на смысл слов, тесно сплетающихся между собою, дающих неожиданные оттенки.
Имя Державина, конечно, должно быть особо выделено в вопросе о Тютчеве. Державин - это была та монументальная форма философской лирики, от которой он отправляется. И это сказывается во многих конкретных неслучайных совпадениях. "Бессонница", "Сижу, задумчив и один..." - полны чисто державинских образов. (Ср. "На смерть кн. Мещерского", "Река времен в своем стремленьи..." и т. д.) 44
У них общие интонации, общие зачины; ср. державинское:
Что так смущаешься, волнуешь,
Бессмертная душа моя?
Отколе пламенны желанья?
Отколь тоска и грусть твоя?
("Тоска души")
с тютчевским:
О, вещая душа моя!
О, сердце, полное тревоги.
Излюбленные у Тютчева образы:
Изнемогло движенье, труд уснул.
Утихло вкруг тебя молчанье
И тень нахмурилась темней 45
тоже восходят к державинским:
Заглохнул стон болотна дна,
Замолкло леса бушеванье,
Затихла тише тишина.
Ночная тьма темнее стала 46,
в свою очередь восходящим к словесному развитию образа у Ломоносова:
Долы скрыты далиной
Отца отечества отец 47.
И недаром в свое время образы Тютчева были объявлены "непонятными" проф. Сумцовым и проф. Брандтом 48. Без XVIII века, без Державина историческая перспектива по отношению к Тютчеву не может быть верной.
Образ:
Уж звезды светлые взошли
И тяготеющий над нами
Небесный свод приподняли
Своими влажными главами 49
несомненная реализация образа XVIII века: чела звезд.
Так же как оживление традиционного образа XVIII века - колесница мирозданья - дана в стихах:
Живая колесница мирозданья
Открыто катится в святилище небес 50.
И та громадная роль, которую играет у Тютчева образ, тоже неслучайно совпадает с напряженной образностью высокой лирики XVIII века. Изучения должны быть направлены и на последующие этапы философской лирики XVIII века. Особое значение получает здесь Карамзин-лирик, считавший задачею лирики
Слогом чистым, сердцу внятным
Оттенки вам изображать
Страстей счастливых и несчастных 51,
произведший в дидактической поэзии огромную работу абстрактизации пейзажа, заменивший "краски" Державина "оттенками":
Плоды древес сияют златом,
Зефиры веют ароматом,
С прохладой сладость в душу льют 52.
По всей вероятности, неслучайно имя Карамзина имеет такое значение для Тютчева, так же как и неслучайно есть прямое и тематическое и стилистическое сходство в дидактической поэме Карамзина "Дарования" (1796) со знаменитым тютчевским "Не то, что мните вы, природа...":
Что зрю? Людей, во тьме живущих,
Как злак бесчувственно растущих
<...>
Сей мир, обильный чудесами,
Как сад, усеянный цветами.
Зерцало мудрого Творца,
Для них напрасно существует,
Напрасно Бога образует:
Подобны камню их сердца.
Среди красот
их око дремлет,Природа вся для них пуста.
Их слух гармонии не внемлет;
Безмолвны хладные уста.
7
Найдя на Западе форму фрагмента, найдя тематический материал "оттенков" натурфилософии, новую литературную "мифологию", о которой писал Раич, Тютчев разложил монументальную форму XVIII века. Одной из причин непонимания современников была и эта форма фрагмента, не канонизованная, почти внелитературная. Ее узаконяет и вводит в круг литературы уже Фет.
Пушкин на малом материале создает (или стремится создать) монументальные формы.
Тютчев - предельное разложение монументальных форм; и одновременно Тютчев - необычайное усиление монументального стиля. Мы отошли, отходим от фрагментарных форм. Мы движемся вновь к созданию форм грандиозных - и в этом смысле мы ближе к XVIII веку, чем к медленному веку малой лирической формы ХIХ-му.
Но Тютчев - последний этап витийственной "догматической" лирики XVIII века.
Его лирика приучает к монументальному стилю в малых формах.
О композиции "ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА"
1
Все попытки разграничить прозу и поэзию по признаку звучания разбиваются о факты, противоречащие обычному представлению о звуковой организации стиха и звуковой неорганизованности прозы. С одной стороны, существование vers libre и freie Rhythmen с неограниченной свободой просодии, с другой - такая ритмически и фонически организованная проза, как проза Гоголя, Андрея Белого, в Германии Гейне и Ницше, - указывают на необычайную шаткость понятия о звуковой организации поэзии и прозы, на отсутствие ясного раздела меж ними с точки зрения этого принципа - и в то же время на удивительную стойкость и разграниченность видов поэзии и прозы: до какой бы ритмической и звуковой в широком смысле организованности ни была доведена проза, она от этого не воспринимается как стихи *; с другой стороны, как бы близко ни подходил стих к прозе по своему звучанию, - только литературной полемикой объясняются приравнения vers libre к прозе.
Здесь следует обратить внимание на один факт: художественная проза с самого начала новой русской литературы в звуковом отношении организуется не менее заботливо, чем стих. Она развивается у Ломоносова под влиянием теории красноречия, с применением правил ораторского ритма и эвфонии, и ломоносовская риторика, столь важная как нормативно-теоретический фактор развития литературы, в существенном относится наравне с поэзией и к прозе. Но звуковые особенности прозы Ломоносова и Карамзина, будучи ощутительными для их современников, теряют свою ощутимость с течением времени; к явлениям окончаний известных ритмических разделов в их прозе (клаузулам) мы склонны относиться скорее как к явлениям синтактико-семантическим, нежели к звуковым **, а явления эвфонии в их прозе учитываются нами с трудом.
* Вид "petites poemes en prose" (Baudelaire) и "стихотворений в прозе" (Тургенев и мн. др.) и основан на полной неслиянности стиха с прозою; некоторая реакция на стихотворную форму в этом виде только подчеркивает ее принадлежность к прозе.
** Таково, по-видимому, наше отношение к инверсиям прилагательного у Карамзина, объяснявшимся вначале их звуковою ощутимостью, но с течением времени начавшим ощущаться исключительно с их синтактико-семантической стороны. Здесь уместно напомнить любопытное суждение Шевырева о том, что народная песня с ее дактилическими окончаниями повлияла на прозу Карамзина, определив се дактилические клаузулы (и вследствие этого деформировав синтаксис). См.: "Москвитянин", 1842, ч. II, № 3, стр. 160-162.