Поэтика

* И. С. Аксаков. Биография Федора Ивановича Тютчева. М., 1886, стр. 17.

** "Старина и новизна", 1915, кн. 19, стр. 181.

*** "Старина и новизна", 1914, кн. 18, стр. 5.

**** "Старина и новизна", 1916, кн. 21, стр. 171.

***** И. С. Аксаков. Биография Ф. И. Тютчева, стр. 306-307.

****** Там же, стр. 20.

Тютчеве перемену. Университетский товарищ Погодин сразу чует чужого, ему с Тютчевым "не говорится". "Он пахнет двором" *.

Через 20 лет Тютчев вернулся в Россию "питомцем гордого и красивого Запада" (Аксаков) 5; он родины не узнает, борется с ее впечатлениями именно здесь природа больше "молчит с улыбкою двусмысленной и тайной" 6. Все больше сужается исследованиями круг его стихотворений, посвященных русской природе. Так, по-видимому, отзыв тонкой ценительницы вел. кн. Марии Николаевны об "Осеннем вечере" относит и эти стихи к южнонемецкому миру **.

У Тютчева ни слова тоски о России, напротив, даже в поздние годы он с тоской подумывает о возвращении к нелюбезным берегам дорогой родины ("ces plages inaimables de la chere patrie") 7. "Стереть великолепия Вёве ледяной губкой петербургской зимы!" 8 Он вспоминает, что через 6 недель увидит опять Гостиный двор, грустно освещенный с 4-х часов фонарями Невского, - и содрогается 9. Достаточно говорено в тютчевской литературе об отсутствии у него живой любви к живой России (не абстрактной) 10, и все же трудно объяснить это содрогание, эту физическую дрожь. Там, где Тютчев хвалит Петербург (а в нем более всего почти европейские "острова") или петербургское общество, - он хвалит их приближение к европейскому, милое для него сходство.

Без сомнения, о славянофилах тютчевской формации думал Розанов, когда писал: "славянофилы так страстно тянутся прикоснуться к родному, так глубоко понимают его и так высоко ценят - именно потому, что так безвозвратно, быть может, уже порвали жизненную связь с ним, так поверили некогда универсальности европейской цивилизации и со всей силой своих дарований не только в нее погрузились, но и страстно коснулись тех глубоких ее основ, которые открываются только высоким душам, но прикосновение к которым никогда не бывает безнаказанным. <...> Кто не заметит <...> некоторой сумрачности в складе чувства и глубокого теоретизма в складе ума у всех наших славянофилов?" ***

Сквозь политическую и философскую любовь к России явно в Тютчеве личное равнодушие, человеческая нелюбовь. "Здесь самый значительный и господствующий надо всем прочим факт - это отвратительная погода. <...> Ah, quel pays, mon dieu, quel pays!
– Et n'est on pas digne du mepris en y restant" ****. Или он пишет о богомольцах, об этой толпе, расположившейся под открытым небом,

* Н. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. I. СПб., 1888, стр. 310.

** Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым, т. I. СПб., 1896, стр. 183. То же: В. Брюсов. Ф. И. Тютчев. Летопись его жизни.
– "Русский архив", 1903, кн. III, № 12, стр. 646.

*** В. В. Розанов. Литературная личность H. H. Страхова.
– В его кн.: Литературные очерки. СПб.. 1902, стр. 80-81.

**** "Старина и новизна", 1915, кн. 19, стр. 163. "Ах, какая страна, мой бог, какая страна! И не достоин ли ты презрения, оставаясь в ней (франц.)

в ограде (все любимые тютчевские образы - "в рабском виде царь небесный") - и тотчас, "чтобы не нарушать слишком резко этого строя мыслей и впечатлений", рассказывает о посещении старика Аксакова, выразившего желание его повидать; старик принял его с трогательной нежностью и радостью; "C'est un simpatique vieillard, malgre son air quelque peu heteroclite du sans doute а sa grande barbe grise, qui lui descend sur la poitrine, et un accoutrement qui le fait ressembler a un vieux diacre en retraite" *.

Злее о добром Сергее Тимофеевиче (потому зло, что мимоходом, рассеянно) не написал бы и Кюстин 11; положительно - гордый взор иноплеменный 12.

2

В 1844 году Тютчев писал отцу: "Как могли вы вообразить, что я опять оставлю Россию? Да если б меня назначили посланником в Париж <...> я бы поколебался". А одновременно ("может быть, на несколько дней позже" - В. Брюсов 13) было написано "Глядел я, стоя над Невой...", где молитва о чуде: "О, если б мимолетный дух <...> Меня унес скорей, скорее/Туда, туда, на теплый Юг..." - здесь в самых повторениях такая сила отторжения от ненавистного севера ("скорей, скорее"), желание помедлить мыслью на юге ("туда, туда"). Сонный хлад киммерийской грустной ночи рассеивается, перед ним край иной - родимый край 14

Озера - Warmsee и Tegernsee - "огромные, светлые", "величественные снежные горы, которых перламутровые вершины ярко рисуются на темном и белоснежном южном небе", - так пишет Киреевский 15 о близких к Мюнхену местах, и мы узнаем излюбленный тютчевский пейзаж 16. Его воспоминания о Мюнхене не заживали; их нельзя было трогать, тотчас возникала "тоска по родине" - так называет это чувство сам Тютчев - "nostalgie, seulement en sens contraire" 1*. В петербургскую осень стареющий Тютчев радуется первому письму жены из Мюнхена: "Ах, как оно пришло кстати. Я живо представил себе первые впечатления, которые должен был произвести на тебя вид Мюнхена", - и еще раз переживает милые подробности - о знакомой гостинице, о квартире ее брата, с которой связана светлая память об утре того дня, когда он вернулся в Мюнхен из России **. Он сам посетил знакомые места, свидание с горами и Тегернзее было исполнено меланхолии - у него положительно не хватает жизненных сил, чтобы выносить подобные впечатления. Здесь прожита "тысяча лет" 17. Мюнхен - подлинный Heim Тютчева.

* "Старина и новизна", 1915, кн. 19, стр. 163. "Это симпатичный старик, несмотря на свой вид несколько причудливый, который придает ему, без сомнения, его большая седая борода, опускающаяся на грудь, и его необычный наряд, который делает его похожим на старого дьякона на покое".

1* Тоска по родине, только в обратном смысле (франц.).

** "Старина и новизна", 1914, кн. 18, стр. 57.

3

Петру Киреевскому город Мюнхен очень понравился, хоть он весь показался ему немногим больше Мясницкой 18. Город был бы даже прекрасен, если бы не лежал на плоской равнине, по большей части покрытой болотами и полузасохшим кустарником. Зато улицы не такие узкие и закопченные, как в других немецких городах, а дома новые и выстроенные очень красиво; много зелени, и - что в устах Киреевского было величайшей похвалою - Мюнхен из всех немецких городов на Москву самый похожий 19. Может быть, потому это так показалось Киреевскому, что Мюнхен - город не намеренный и не случайный, как Берлин и Петербург, нелюбимые им, а выросший естественно, как Москва. Средневековье, неуклюжее обезьянство французского просвещения, вновь строящиеся дворцы и музей в нем примирены именно самою последовательностью поколений, дух коих остался в зданиях и улицах, и законно.

С декабря до февраля город занят карнавалом. На площадях палатки, и между ними чинно, в одних сюртучках, посинелые от холода, разгуливают немцы; тесные маленькие залы трещат от добросовестного галопа.

С 1825 года в городе кипит культурная работа. Король Людовик I - король художников, с замыслом: возродить художественное государство, создать из баварской столицы новые Афины. Гениальный Кленце 20 строит, Корнелиус 21 рисует, Швантгалер 22 лепит, в университете читают знаменитости 23. До Афин все-таки далеко; жизнь кипит только в узком кругу придворных ученых и художников, а старый Мюнхен не откликается. Лейпцигская газета пишет в 1827 году: "Всё вы найдете здесь: и великолепные сокровища искусства, старого и нового, в роскошных дворцах, богатые библиотеки, наполненные книгами по всем отраслям знания, академию, университет - и все-таки кажется ни единое дыхание искусства, ни единый луч науки не оживляют общественную жизнь мюнхенцев, и в большем почете здесь немецкий Михель, нежели сын Латоны. Благожелательное, проницательное правительство работает решительно и последовательно для распространения просвещения, - а рядом реставрированные монахи завладевают вновь учрежденными монастырями, из которых ничего иного выйти не может, кроме мрака" *.

* "Blatter fur literarische Unterhaltung", 1827, № 54; также: I. Friedrich. Ignaz von Dollinger. Munchen, 1899, S. 196.

Широкие круги не затронуты просветительною деятельностью короля; в нее таким образом очень скоро проникает дух придворной кружковщины; новым Афинам недостает аттической соли 24; сам король колеблется между либералами и монахами, и попеременно побеждают то одни, то другие. Все это предрешает до некоторой степени судьбу приехавшего сюда устраиваться Гейне *.

4

Здесь, в Мюнхене, на улице Отто в доме № 248 живет Тютчев. Его знают все, он популярен; его дарят дружбой знаменитости, но он охотно знакомится и с простыми мюнхенскими обывателями. В 1859 году он пошлет через жену тысячу приветов милым жителям Тегернзее 25; он не преминет сообщить, что встретил на водах несколько мюнхенцев 26.

Уже очень молодым человеком - он на высоте европейского образования. В 1829 году Ив. Киреевский с восторгом пишет домой о нем: "У нас таких людей европейских можно счесть по пальцам" 27. В 1830 году он спорит как равный с Шеллингом о философии тождества, об откровении 28, и часто в его доме можно встретить стареющего философа с его геркулесовой фигурой, с лицом, выражение которого Петр Киреевский называет абсолютным 29; Шеллинг хвалит Тютчева: "Это превосходный человек и очень образованный, с ним приятно беседовать" 30.