Поэты 1790–1810-х годов

Издание сочинений И. И. Варакина:

И<ван> В<аракин>, Пустынная лира забвенного сына природы, СПб., 1807.

215. РУССКАЯ ПРАВДА В ЦАРСТВОВАНИЕ ИМПЕРАТОРА ПАВЛА

Правду ныне на престоле Видит север из-за гор. Работая мужик в поле, К ней возводит весел взор. «Царствуй, истина святая! — Он всем сердцем вопиет: — Царствуй, нам себя являя, Царствуй тысящи ты лет! Долго мрачные туманы Сокрывали тя от глаз; Бушевали тучи рьяны Над Уралом здесь у нас; Но как скоро появились Твои светлые лучи, Все страшилища сокрылись, Видим солнышко в ночи! Усмирели хлебоеды, Перестали нас зорить И на пышные обеды Душ по тысяще валить. Не до зайцев, не до балов, Не до карточной игры; Гонят наших объедалов Под военные шатры». О, как сердце заиграло В простодушном мужике: «Дай покину свое рало! И взыграю на гудке… Слушай вся теперь вселенна, К нам на север оглянись И, коль хочешь быть блаженна, Правде нашей помолись. Я, не басней обольщая, Начинаю к тебе речь; Не природу возмущая — Не велю рекам вверьх течь, Не сдригаю лес с кореньем, Не гоню зверей в стада; Кто так бредит с увереньем, Тот краснеет от стыда. Мне не сведомы Орфеи, Не знаком и Амфион; Все их басни и затеи — Был пустой лишь дудки звон; Но прошу, послушай слова Деревенска простяка; Вот порукой — мать дуброва! Не скажу я пустяка. Видишь, солнце как сияет Над деревнею у нас. Видишь, как река играет, В дальние страны катясь; Видишь злачные долины И цветущие луга: Они полны все скотины, Полны песней пастуха. А овечки как резвятся На зеленом бережку! Наши детки веселятся Меж цветами во кружку, — Что ж их ныне восхищает? Что так много веселит? Слышишь! эхо отвещает: Правда миром нас дарит! Мир к нам сладкий возвратился, Мир блаженством всех снабдил, Мир с природой содружился, Мир меж нами опочил! Начались златые годы В царстве северном у нас! Веселитеся, народы! Правда назидает вас. Но взгляни еще направо — Наши нивы как цветут: Ровно золото кудряво, Класы полные растут… Здесь горошек, там пшеница, Ячмень, греча и бобы; Тут детина, там девица Собирают их в снопы. Будет чем и поделиться Нам с соседней стороной, Коль не станет нарогтиться Потревожить наш покой. Полно — что нам до жеманства! Что до гордости чужой! Плюем мы на обаянства, Попирая всё ногой. Не одни вить мизантропы Живут нашим добрецом; Часть большая всей Европы У нас ходит за купцом; От нас соболи, лисицы, В других царствах коих нет! Горностаи и куницы Дают шубы на весь свет. Ну, скажи, магометанец! В чей ты кунтыш наряжен? Краснобай, этот британец, Чьею сталью обложен? Всё российские доброты! А без них бы вы куда? Ваши крепости и флоты Были б жидки как вода. Кто ж еще доволен нами? Кто снабден нашим добром? Там — за небом, за морями, Там — где солнцев ранний дом, Где китайцы, иль манжуры, Горьку воду свою пьют, Нагрузив зверями фуры, Нам спасибо все дают. А индейцы, персиане, Разве незнакомы нам? Загляни лишь к Астрахане, Сколько их увидишь там! Все спокойно куплю деют, И пускаясь за моря, Все в сердцах своих имеют Доблесть нашего царя!» Еще было петь Мужик хотел — Стал гром греметь, И дождь пошел. От вас, перуны, Ослабли струны! Пойду сушить И пиво пить! 1797

216. СТИХИ НА СЛУЧАЙ ИЗДАНИЯ КНИГИ МУДРЫМ ГРАФОМ СТРОЙНОВСКИМ «О УСЛОВИЯХ ПОМЕЩИКОВ С КРЕСТЬЯНАМИ»

К тебе, друг правды беспримерный, Гласят признательны сердца, Стройновский! свыше вдохновенный Любовью самого творца, Любовью к племенам злосчастным, Которых стоном повсечасным Исполнен весь пространный мир, Внемли — се чувства благодарны За круги звездны лучезарны Несутся громче всяких лир. Твое в них имя воспаряет И с мудрыми да станет в ряд! Превзойдет многих, воссияет Среди блаженства и отрад. Изрек ты истину неложну! Гордыню обличил безбожну, Как мудрый некогда Солон. Почувствуют ли спящи крезы, Что злато их — народа слезы, Кровавый пот, болезни, стон! Что иго рабства ненавистно Мрачит их собственные дни, Что им алкали ненасытно Немвроды, Нероны одни. Почувствуют ли те уроки, Сколь бедства были там жестоки, Где сильный бедного теснил: В гробах не уцелели кости, Где скрыто было имя злости! Всеобщий вихрь их поглотил. Но да не узрит, о Россия! Ужасных толь и грозных дней, Законы озарят благие Твоих возлюбленных детей. Внимай желанию цареву!!! Уже нет места злобе, гневу Под сильным скипетром его! Деспоты! Стали мудры музы И рабства тягостные узы С народа снимут твоего. Какой восторг неизъяснимый Там движет души, мысли, ум! Где луч свободы, уже зримый, Расторгнул прах унылых дум,— Какая радость там сияет! Се друг подругу поздравляет С пременой счастливой, драгой: «Не бойсь, — речет, — скончались муки, Возлюбленна! И хищны руки Не разлучат меня с тобой». Отец семейства идет в поле, Природа вкруг него поет, Одной своей он внемлет воле, Одна она его ведет; Созрел ли плод иль еще спеет, Он пред творцом благоговеет, Что видит собственность труда; Он с поля в дом — тут сердца други Стеклись у врат и стали в круги, Бегут и дети их туда. А там чьи гласы раздаются В конце селения всего? С холма, где воды чисты льются Из недра мягкого его И корни дуба омывают, На коем горлицы витают, Где всех приятностей собор, Я вижу круг девиц прекрасных, Невинных, милых и согласных, Составивших прелестный хор. Поют — сердца объемлет сладость! Поют своих свободу дней, Играют — взор тут видит радость И торжество природы всей; Среди восторгов их чистейших Несется имя августейших, Несется к самым небесам: «О Александр! Елисавета! Державные монархи света, Вы дали жизнь и радость нам!» Но вот на игры их приятны Стеклися братия, отцы — Все бодры, мужественны, статны (Хотя под Лавровы венцы). Стеклись — объемлются, взирают, Златую вольность прославляют И тех, кто ону даровал: «Чего желать, друзья нам боле? — Сказали все, — мы в сладкой доле, Уже нам бог ее послал. Умрем за честь и за свободу, Один над нами властен царь. Велит — пройдем сквозь огнь и воду, Из лавр ему сплетем алтарь! Смотри на нас теперь, вселенна! Что может мышца свобожденна! Что могут русские штыки! Какой народ противу станет? Мы все пойдем, и гром наш грянет — Рассыплем вражески полки». Ликуй, Стройновский! Плод твой спеет, Монарх к тебе благоволит, Народ за правду благ радеет И имя всем твое твердит. На небо гласы простираем, Да узрим вскоре и познаем Всю славу, счастие свое! О ты, зиждитель царств всесильный, Вонми наш стон к тебе умильный И дай нам ново бытие. 1811

217. ГЛАС ИСТИНЫ К ГОРДЕЦАМ

Полно гордиться, О человек, Время смириться, Краток твой век! Взгляни на гробы, Кинь взор один: Земной утробы Ты бренный сын. Всё исчезает На свете сем, Что ни прельщает Живущих в нем. Царские троны С шумом падут, Скиптры, короны В прахе гниют. Вчера с друзьями Аммон [232] играл — Нынче червями Наполнен стал. Одна минута — И он уж прах, Где ж гордость люта? В адских огнях! Где его сила, Где власть, краса? Всё подкосила Смерти коса. Где его злато, Где блеск камней? Пламнем объято, Стало землей. Гордец ничтожный! Время престать Жить столь безбожно, Бедных терзать. Слышишь ли стоны, Кои несут Все без препоны Бедны на суд?.. Ты их тиранил, Ты их зорил, Ты их изранил, Ты кровь их пил! Вот тот несчастный, Коего ты, Злодей ужасный, Ввергнул в беды. Злобною властью Гнал его род, Алчною пастью Пожрал живот. Ты пресыщался — Он гладен был, Ты забавлялся — Он слезы лил! Сниди же, злобный И лютый вепрь, Под камень гробный И в адску дебрь! Мучася вечно Там ты пребудь И бесконечно Бей свою грудь. <1812>

232

Царь Иудин, сын и преемник Манассии.

В. Г. АНАСТАСЕВИЧ

Василий Григорьевич Анастасевич (1775–1845) — поэт, переводчик и библиограф — родился в Киеве. Образование получил в Киевской академии. В дальнейшем много писал по вопросам истории, экономики и библиографии, переводил с польского и древних языков. В 1821 году в письме к Н. И. Гречу, перечисляя журналы, в которых он сотрудничал, Анастасевич называет 14 наименований, среди них — «Лицей», «Журнал российской словесности», «Новости русской литературы», «Благонамеренный», «Вестник Европы», «Вестник Сибирский», «Вестник Украинский», «Соревнователь просвещения и благотворения», «Сын отечества», «Журнал императорского человеколюбивого общества», «Труды Казанского общества», «Улей» («коего, — замечает Анастасевич, — был сам издателем и составлял оный почти весь» [233] ). Сотрудничал он также в виленских журналах на польском языке.

233

Ю. Лотман, К характеристике мировоззрения В. Г. Анастасевича. — «Ученые записки Тартуского гос. университета», вып. 65, Тарту, 1958, с. 21. См. также: М. А. Брискман, В. Г. Анастасевич, М., 1958.

Прослывший чудаком-библиографом, «педантом», возбуждавший насмешки арзамасцев, Анастасевич был человеком большой культуры и бесспорно демократического направления. Он не скрывал своего отрицательного отношения к крепостному праву в России, симпатий к национально-освободительному движению в Польше, резко отзывался о дворянских привилегиях.

Библиограф и собиратель, Анастасевич задался целью создания коллекции ходящих по рукам антиправительственных материалов, историческую и общественную ценность которых он вполне сознавал. План этот вызвал тревогу у поддерживавшего с Анастасевичем приятельские отношения известного библиографа митрополита Евгения Болховитинова, который предупреждал своего корреспондента, что относительно него «и теперь гроза не утихла по мнению о вольнодумстве» [234] . В 1818 году Анастасевич набросал для В. Н. Каразина проект мероприятий, необходимых для освобождения крестьян. Особое внимание здесь обращено на ликвидацию ненавистных Анастасевичу сословных привилегий дворян.

234

Ю. Лотман, К характеристике мировоззрения В. Г. Анастасевича. — «Ученые записки Тартуского гос. университета», вып. 65, с. 22.

Литературные воззрения Анастасевича сформировались под влиянием идей Просвещения XVIII века: ему импонировала торжественная гражданская поэзия, с большим уважением относился он к памяти Тредиаковского, в насмешках над которым усматривал все тот же ненавистный ему дух дворянского дилетантизма. Отрицательное отношение к легкой поэзии карамзинистов сближало его с «Беседой». Однако он не чувствовал себя единомышленником Шишкова, скептически оценивая его лингвистические концепции.

Стихи Анастасевича никогда не были собраны. Огромный его библиографический архив — труд всей жизни — в значительной степени погиб.

218. О «ТЕЛЕМАХИДЕ»

Соотич, тезка мой, певец чистосердечный, «Ездою в островок любви» венец сорвавший вечный, Елико ты меня в «Предсловьи» ни просил, Чтоб я прочесть сей труд собрал побольше сил, За искренность челом бия по-молодецки, Признаюсь, часто я над ним сыпал мертвецки. Тогда мне грезилось — сказать, да не солгать, Что я желал тебе вовек не прелагать Ни сей «Езды» крутой, ни той «Телемахиды», Которой сам себе ты столь нанес обиды, Что наши умники, не зрев ее в мой век, Кричат наслышкою: «Ты глупый человек!» И слов пяти собой сказать не зная сами, Живут чужим умом, вовек слывя скворцами. Не гневайся, мой друг, не слушай ты их врак, Пусть попугаи все твердят: «Дурак, дурак!» Кто сердится на то, сполу был кстати так. Чрез века три тебе хвалу воздаст потомство, Что первый с музами ты россов ввел в знакомство. 1811 (?)

219. П. И. В<АРАКИНУ>, СОЧИНИТЕЛЮ «ПУСТЫННОЙ ЛИРЫ», НАПЕЧАТАННОЙ В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ В 1807 г.

Не ты забвенный сын природы — Она таких, как ты лишь, мать, Есть светло-чтимые уроды — Они ей не хотят внимать, Она не признает сынами Тех, кои держат с счастьем связь, Гнушается их именами, Пред ней равны — невольник, князь. «Мы-то созданья превосходны!» — Кричат одни тщеты друзья. С мечтой их все ли мненья сходны? Ты первый против, как и я. Пускай кричат лишь меж собою, Пусть храмы ставят им рабы… Чу!.. Клия вторит ли трубою, Их крик — на праге их судьбы. Нет, здесь их гром весь свет смущает И мало света им… а там Сажень земли их прах вмещает, Коль лягут по своим местам. Там, там одна лишь обща доля Без всякой разности их ждет. Не их нередко — наша воля Последний долг им воздает, Предать земле их бренно тело Не им и даже долг сей в честь: Обыкновение хотело К обрядам нужду сопричесть. Ты правду рек, что «кто несчастным Явит лучи своих доброт, Утешит взором их приятным И слезы горестны отрет, Тот равен солнцу животворну; Прострет кто руку благотворну На помощь страждущим в бедах, О нем во области эфирны Несутся гласы звучны, лирны, В дубровах слышны и градах», Что «муж, ко счастию народа Избранный всем благотворить, От рода будет и до рода В сердцах и чувствах наших жить. Тот, коего мужик рукою Вводился в храм наук к покою, Или проникнув оком в даль, Кто испросил ему в награду За пользу отчеству иль граду От доброго царя медаль…» В <аракин>, в мыслях благородный! Вот лучший в свете твой диплом: Ты не несчастен — дух свободный В ярме не может быть рабом. Се дух твой с лирой возлетает Туда, где впуск не по чинам, В ряду с бессмертными читает Определенье именам… Ты зришь с улыбкой, с сожаленьем Сколь мало на Олимпе тех, Что век свой здесь живут лишь мненьем Невежд — рабов своих утех. Там песни нищего Омира Преодолели цепь веков, Там и твоя «Пустынна лира» Преодолела звук оков. Там сын скитавшийся Фингала В туманах, в дебрях лишь бряцал. Нет барда, ни языка галла — Глас уцелел в вертепах скал! Твой глас пустынный, глас природы, Настроенный по шуму волн, По свисту ветров, чад свободы, И сельской простоты он полн. Но слух ничем не зараженный Умеет прелесть различать, Глас, жаром истины возжженный — Один изящества печать. А тон, подделанный искусством, Пленяет новостью лишь слух, Не тронет сердца с чистым чувством — К нему друг правды вечно глух. Что может с честью той сравниться, Коль сельской лире царь внимал? Твой должен рок перемениться — В нем часть бард россов принимал. Но потерпи, как терпит гений, Пока еще не прогнан мрак, Пока с превыспренних селений Феб всем явит свой светлый зрак. 20 января 1812

220. БЕСЕДЫ

Мы часто слушаем в беседах ахинею, Все знают Ермолу и шепчут все: «Бог с нею!» Не важность мнение — кто переучит нас? А дело в том — кто врет? В какой он вписан класс? 1812

С. Н. ГЛИНКА

С. Н. Глинка. Гравюра на дереве К. Адта (ПД).

Сергей Николаевич Глинка, старший брат известного поэта и декабриста Ф. Н. Глинки, родился 5 июля 1775 года в селе Сутоки Смоленской губернии, в семье небогатого отставного гвардейского офицера. В шестилетнем возрасте Глинка был отдан в сухопутный шляхетный корпус в Петербурге, где провел 13 лет. Большое влияние в это время на него оказал Я. Б. Княжнин, который был в корпусе наставником русской словесности и пользовался большой любовью воспитанников. Уже в корпусе Глинка отличался мечтательностью, восторженностью и писал стихи. По свидетельству самого Глинки, В. А. Озеров показывал эти стихи Державину, но одобрения они не получили. Зато прочитанное на экзамене высокопатриотическое сочинение Глинки вызвало похвалу М. И. Кутузова, и он сказал тогда же; «Нет, брат! Ты не будешь служить, ты будешь писателем» [235] .

235

С. Н. Глинка, Записки, СПб., 1895, с. 121.

В 1795 году, выйдя из корпуса офицером, С. Н. Глинка совершил путешествие на родину, впечатления которого оставили заметный след во всей его жизни, а затем отправился служить в московский линейный батальон, был одно время адъютантом Ю. В. Долгорукова, участвовал в походе Суворова 1799 года и в 1800 году вышел в отставку в чине майора. К этому времени он выступил в печати со стихами.

Прослужив некоторое время учителем на Украине, Глинка с 1802 года поселился в Москве, занялся переделкой для русской сцены французских опер и написал несколько драм патриотического содержания: «Наталья, боярская дочь», «Минин», «Сумбека» и другие, многие из которых с успехом шли на сцене.